Короткая пятница и другие рассказы[Сборник]

Доктор Марголин вошел в холл и сразу же почувствовал теплую и близкую атмосферу Сенчиминского Землячества. Все лица здесь были ему знакомы, хотя никого конкретно он узнать не мог. Оставив пальто и шляпу в гардеробной, он надел ермолку и вошел в зал. Зал был полон людей и музыки, столы ломились от яств, а в баре выстроилась целая батарея всевозможных бутылок. Музыканты играли дикую смесь еврейских маршей, американского джаза и восточных мелодий. Мужчины танцевали с мужчинами, женщины с женщинами, мужчины с женщинами. Мелькали белые и черные ермолки, непокрытые головы. Прибывали все новые гости, они прокладывали себе путь через толпу, некоторые все еще в своих пальто и шляпах, ели закуски, пили шнапс. Зал полнился топотом ног, криками, смехом, аплодисментами. Лампочки мигали так ярко, что казалось, где-то здесь прячется целая армия фотографов. Откуда ни возьмись, появилась невеста, поддерживающая свой шлейф, с целой свитой подружек. Доктор Марголин знал здесь всех, и все знали его. Люди говорили с ним, смеялись, подмигивали, махали руками, и он отвечал каждому улыбкой, кивком, поклоном. Постепенно исчезла вся его напряженность, вся депрессия. Он почти опьянел от смешения запахов: цветы, кислая капуста, чеснок, духи, горчица и что-то безымянное, свойственное одному только Сенчимину. «Привет, доктор!» — «Привет, Шлоймо-Давид, ты меня не узнаешь, да? Смотрите, он забыл!» Здесь были встречи, воспоминания о давно прошедшем, сожаления. «Но мы же как-никак были соседями. И ты всегда приходил к нам, чтобы одолжить газету на идише». Кто-то уже целовал его: плохо выбритый подбородок, запах виски и гниющих зубов. Одна женщина так смеялась, что даже потеряла свою сережку. Марголин попытался найти ее, но не смог. «Ты не узнаешь меня, да? Посмотри повнимательнее! Я же Зиссел, сын Хайи Бейлы!» — «Почему ты ничего не ешь?» — «Почему ты ничего не пьешь? Иди сюда. Бери стакан. Чего ты хочешь? Виски? Бренди? Коньяк? Скотч? С содовой? С кока-колой? Попробуй вот это, просто чудо. Не стой как столб. Пока мы здесь, надо веселиться». — «Мой отец? Они его убили. Они всех убили. Из всей семьи остался я один». — «Веришь, сын Фейвиша? Умер от голода в России — его отправили в Казахстан. Его жена? В Израиле. Вышла замуж за литвака». — «Сореле? Застрелили. Вместе с детьми».

«Для меня ты навсегда останешься Шлоймо-Давидом, маленьким мальчиком со светлыми пейсами, который наизусть знает целые главы из Талмуда. Ты помнишь это? Кажется, что это было вчера. Твой отец, да покоится он с миром, просто светился весь от гордости…» — «Твой брат Хаим? Твой дядя Ойзер? Они убили их всех, всех. Они взяли целый народ и истребили его почти целиком, с типичной немецкой аккуратностью». — «Ты уже видел невесту? Хороша как картинка, но уж чересчур раскрашена. Только вообрази себе, что это внучка реб Тодроса из Радзина! И ее дед носил две ермолки, одну на затылке, другую на лбу». — «Видишь ту молодую женщину в желтом платье, которая сейчас танцует? Это сестра Ривы — их отцом был Мойше-свечник. Сама Рива? Там же, где и все остальные. В Аушвице. Как мы были близки к смерти! Если хочешь знать, то полагаю, что мы и на самом деле тогда умерли. Нас истребили, стерли с лица земли. Даже уцелевшие носят смерть в своих сердцах. Но это свадьба, а потому давай веселиться». — «Лехаим, Шлоймо-Давид! Хочу тебя поздравить. У тебя есть сын или дочь? Нет? Что ж, это и к лучшему. Зачем рожать детей, если в мире столько убийц?»

3