На этот раз он привлекал действительно к серьезному делу. Речь шла о транспортировке оружия. Планировалось сначала доставлять его из России в Румынию, а затем уже переправлять в Болгарию. Речь шла не об эпизодической операции. Работа могла занять по крайней мере несколько месяцев. Доставка должна была производиться небольшими партиями, но с достаточной регулярностью. Мне отводился участок в дельте Дуная. Я должен был принимать и передавать оружие, вести его учет и производить расчеты с поставщиками.
Почему выбор пал на меня? Ботев не касался этой темы, но, думаю, все было довольно просто. За эти годы ко мне успели приглядеться и не сомневались в моей порядочности и добросовестности. Мне можно было доверить деньги, и я - не предатель. И еще одно очень существенное - у полиции составилось прочное мнение, что я живу личными интересами. И если поддерживаю знакомства с какими-то там неблагонадежными элементами, то исключительно из своеобразного любопытства, но никакого при этом участия в их делах. Я мог объявить, что интересуюсь историческими памятниками или записываю народные песни, поэтому слоняюсь в дельте Дуная. И этому легко поверят, настолько безобидное сложилось обо мне впечатление.
Впоследствии я осознал, насколько дальновиден был Ботев в своем отношении ко мне. Не знаю, насколько изначальны были его планы использовать меня, но не все сразу, всему свое время - этому правилу Ботев следовал всегда.
Опять приходилось покидать Бухарест. Версия, на которой мы с Ботевым остановились: еду собирать материал для очерка об исторических памятниках в низовьях Дуная.
- Христо не советует откладывать эту работу, - обмолвился я дома.
Его мнение сразу изменило отношение женщин к моей поездке. Ни Йорданка, ни Величка ни о чем больше не спрашивали. Благословение Ботева придало моим изысканиям понятную окраску.
- Время от времени я смогу наведываться в Бухарест, - обещал я своим хозяйкам.
Меньше всего я намерен рассказывать о себе, скажу лишь, что работа оказалась не самой простой, а достаточно хлопотной и беспокойной, иногда даже опасной. Я ходил по разным адресам, встречался с незнакомыми людьми, перевозил с места на место различные тюки, корзины и свертки, от кого-то получал, кому-то вручал, одним давал, от других брал расписки, расплачивался за доставленный товар, мне передавали для этого деньги, но, случалось, расплачиваться было нечем, и тогда поставщики лезли ко мне с ножом к горлу. В промежутках мне приходилось притворяться бездельником. Расспрашивать местных старожилов о событиях, которых никогда не происходило в действительности, и разыскивать руины, которых никогда не существовало. Не совру, мне удавалось производить требуемое впечатление.
О том, что происходило в Бухаресте, я узнавал урывками, потому как имел дело преимущественно с контрабандистами и коммерсантами. С деятелями болгарского освобождения я сталкивался реже, а только от них я и мог что-либо узнать.
Сперва я обосновался в Браиле. Этот город, расположенный на левом берегу Дуная, был мне знаком. Он был удобен своими пойменными зарослями камыша - здесь легко было прятать тюки с оружием. Но Браил отстоял слишком далеко от границы, и я перебрался в Измаил.
Вот где для доморощенного историка открывалось настоящее раздолье. Правда, остатки средневековой генуэзской крепости давно уже превратились в груду камней. Зато мечеть, построенная в пятнадцатом веке, стояла монолитным памятником, мусульмане отправляли в ней богослужения.
В сентябре в моих делах наметилось короткое затишье, и я решил съездить на несколько дней в Бухарест - отчитаться перед Ботевым, как уверял я себя, а на самом деле больше для того, чтобы повидаться с Величкой.
Ставший уже традиционным маршрут: проходящий пароход, журжевский поезд, и вскоре я в Бухаресте. Прямо с вокзала я отправился в цветочный магазин. Великолепные чайные розы, последние розы осени, в синей фаянсовой вазе стояли посреди магазина. Я купил огромный букет - эта красота должна была принадлежать Величке. Она и открыла мне дверь.
- Это - тебе!
Она растерялась, обрадовалась, засмущалась...
- Я поставлю их... к тебе в комнату, - пролепетала она.
- Нет, нет, я же сказал, это - тебе.
Йорданка при виде цветов покачала головой и только сказала:
- Сколько денег!
И все. Была она чем-то взбудоражена, наспех поздоровалась, даже заговорила о чем-то, но мысли ее были далеко.
- Что-то случилось? - спросил я.
- Разве Величка не сказала? - Йорданка укоризненно глянула на дочь.
Величка растерялась, она так обрадовалась мне, что у нее все вылетело из головы.
- В Старой Загоре восстание.
- Какое восстание? - воскликнул я.
- Христо лучше расскажет.
Я помчался к Ботеву.
Встретил он меня недружелюбно.
- Вы почему здесь?
Я доложил, что уже несколько дней никто не появляется, возникли, видимо, какие-то осложнения, и я приехал узнать, что делать дальше.
Похоже, он несколько смягчился. Но раздражение его не покидало.
- А что в Старой Загоре? - осмелился я спросить.
- Восстание, - хотел еще что-то сказать, но не стал.