Короткие интервью с подонками

[ОТЕЦ слабо изображает удары по груди.]

…в наказание за свое желание, пристыженный, в таком я был рабстве. Он лишь пялился с обмякшим ртом на мое самоистязание, с влажно отвисшей красной влажной губой, едкой пеной, струпьями, как у Лазаря, слюной на подбородке, ментоловой вонью мази для груди, торчащим сливочным сгустком соплей, пустым глазом, мерцающим, как негодная лампочка – выдерни ее! выдерни!

[ПАУЗА из-за удаления, прочистки, возвращения техником трубки для подачи О2 в ноздрю ОТЦА.]

ОТЕЦ: Втиснувшись на крыло, нежно промокая его лоб, стирая мокроту с подбородка и изучая сгусток на платке, пытаясь… и… да, на подушку, глядя на подушку, уставившись и думая, как быстро можно… как мало движений требуют не только желания, но и воли, навязать мою волю, как он всегда беспечно и делал, лежал и притворялся, что в горячке не видит мои… но это было, это было жалко, даже не… я думал о своем весе на подушке так, как человек с недоимками думает о внезапном состоянии, выигрыше в тотализаторе, наследстве. Мечтания. Я верил, что борюсь с собственной волей, но то была лишь фантазия. Не воля. Velleitas[91] Аквинского. Мне не хватало того, что, казалось, нужно для… или, может, мне не хватало того, чего должно не хватать, да? Я не мог. Желал, но не… возможно, и достоинство, и слабость. Te judice, отец, да? Я знаю, что был слаб. Но послушайте: я желал этого. Это не исповедь, а лишь правда. Я желал. Я презирал его. Я скучал по ней и скорбел. Я ненавидел… я не понимал, почему его слабость должна позволить ему победить. Это безумие, бессмыслица – благодаря какой заслуге или умению он должен победить? И она так и не узнала. Это самое страшное, его lèse majesté[92], непростительно: пропасть, что он разверз между ней и мной. Мое нескончаемое притворство. Мой страх, что она примет меня за чудовище, неполноценного. Я притворялся, что люблю его так же, как она. Я исповедуюсь вам. Я подверг ее… последние двадцать девять лет нашей жизни были ложью. Моей ложью. Она так и не узнала. Я умел притворяться лучше всех. Ни один неверный муж не был таким осторожным лицедеем, как я. Я помогал ей с перевязкой и забирал сверток от аптекаря, и шептал свой искренний доклад о состоянии его дыхания и температуры в ее отсутствие, она слушала, но смотрела сквозь меня, на него, не замечая, как идеально мое выражение заботы копировало ее. Я слепил лицо по ее подобию; она научила меня притворяться. Ни разу даже не задумалась об этом. Вы понимаете, каково мне было? Что она ни на миг не сомневалась, будто я не чувствую того же, что я не уступил всего себя… что я не был тоже зачарован этим сосущим существом?

[ПАУЗА из-за серьезного приступа диспноэ; медсестра применяет трахеобронхиальный дренажный катетер.]

ОТЕЦ: Что впредь и присно она не знала меня? Что моя жена перестала знать меня? Что я отпустил ее и притворился, словно все еще с ней? Могу ли я надеяться, что кто-нибудь вообразит, как…

[ПАУЗА из-за приступа глазной дрожи; техник промывает/удаляет последствия офтальморрагии; смена глазной повязки.]