Короткие истории

Что касается вкладок и других бумажек: часто, когда мы перебираем вещи какие-то: фотографии старые, книги, то из них выпадают то деньги, то листки календарные с рецептами – все это есть привет из прошлого. Наш взгляд заостряется, и мы сидим и рассматриваем листик, и начинаем вспоминать что-то из нашего прошлого. В моем блокноте (я специально проверил) лежит черная карточка со скидкой на покупку, такая же карточка и тоже черного цвета, дающая пятипроцентную скидку на одежду в «Tom Tailor», – не знаю, откуда она у меня взялась, – я не хожу в такие магазины. Лежит билет на концерт, сделанный на плохой бумаге; на этом концерте я был четыре года назад. Это был единственный концерт одной замечательной группы в нашем городе. Надпись и рисунок все расплылись на билете. Визитка вложена предлагающая выполнить курсовую, реферат и перевод на заказ; указаны телефоны и е-mail. Еще одна визитка фирмы «Нептун-Сервис». Фирма предлагает фильтры очистки воды и тому подобное. Визитка на мужские костюмы есть у меня в блокноте. Ну, откуда эта, – я знаю. Я у них покупал себе костюм. Надо сказать недорого взяли. Вложена в блокнот и просто свернутая бумажка, на ней номер телефона и подпись: «Настя». Я долго думал кто это. Но так и не смог вспомнить. Время идет, и оно многое стирает, особенно те вещи, которым присуща некая мимолетность. И так проходит год, другой, а записки все лежат, и живут своей жизнью…

От всего этого веет ушедшей эпохой, или начинает веять; и уже ветер шелестит ушедшим временем: десятилетиями и годами.

ВОЛЕЮ МЫСЛИ

Разные мои знакомые, товарищи, приятели, по воле моей прихоти собрались в моей памяти вместе разом. Я их всех так часто вижу.

Андрей повстречал на пляже активных гомосексуалистов. Он прошел мимо них в своих черных плавках, скосив в сторону глаза. Те, двое, стояли возле самой воды и нагло осматривали идущего Андрея, оценивали его неплохой торс.

Девочка в колготках телесного цвета ждала возле подъезда меня. Я должен был прийти. Колготки смотрелись на холодном ветру трогательно.

Алешка с детства любил западную культуру. Когда радио в кухне начинало играть: «на-на-на-на-на-нааай», – он бежал слушать. Тетушка в это время варила варенье. Окна были распахнуты, стоял июнь. А за ним следовали все последующие летние месяцы. Как все по-хорошему и по-доброму, – думалось мне. Как хорошо быть десятилетним, и жизнь еще вся впереди. Сколько еще будет таких вот песен, и таких жарких июней.

Илья Скворцов, будучи человеком эрудированным и умным поехал на передачу «Своя игра». Он взял отгул на три дня; надел салатную рубашку, итальянский пиджак, галстук, прихватил с собой очки от солнца, черный зонт и кейс.

Ведущий предложил выбрать категорию:

– Итак, сегодня у нас, – сказал Петр Кулешов, – «Часы Австрии», «Духовые музыкальные инструменты», «О, спорт, ты – мир», «А, ну-ка, девушки!», «Вернисаж», «А, под чесночком», «Острова Тихого океана» – Выбирайте.

Илья на мгновение задумался, погладил подбородок, сделал рискованный жест рукой вниз и произнес: Давайте – «А под чесночком».

– Итак, вы выбрали «А под чесночком» – «Да, – утвердительно сказал Илья, и повторил жест рукой, и фразу, – «А под чесночком».

Шел он не думая. «Завтра будет завтра» – решил он. Его направление лежало в другой город, к другим людям, в другую совершенно, быть может жизнь.

Новиков падал на колени и крестился щепотью длинных пальцев. Волосы спадали сбоку на высокий лоб. Пиджак зеленого цвета развивался.

Торжественное донесение заканчивалось словами: «…он Гитлера славит!»

Мишку надоумили зайти к Сан Санычу за деньгами. В коридоре он скривил свою ухмылку, и вошел в кабинет.

– Есть деньги?

Сан Саныч оторвался от бумаг, посмотрел внимательно и серьезно сквозь очки на Мишку, думая, можно ли доверять этому человеку или нет. На Мишке были тоже очки. Сан Саныч молча достал кошелек и вытянул пятидесятирублевку. Взяв деньги, Мишка исчез за дверью. Сан Саныч продолжил работать с документами.

Андрей сказал в своей манере тем, кто стоял рядом, с ним же: «За что вы Пушкина-то, Сашу…»

Русик очень боялся цыган, подростков, он прижимал свой кейс обоими руками и быстро шел по темным улицам. Воевать он умел только с кондукторами в трамваях и с детьми.

Андрей зачитывал какое-то траурное послание, с присущей ему интонацией и артикуляцией: «…убит, застрелен, похоронен».

Другой раз он встретил в подъезде 16-летних и 18-летних знакомых, которые спорили о войне и об армии. Он остановился возле них, прикурил, помолчал, и сказал: «Мы тоже были за линией фронта, – и пошел вверх по ступенькам к себе. – Держитесь, мужики».

(Гомосеки из Куршевеля)