Короткие истории. Тексты (СИ)

— О, а сам-то используешь слово «абсолют»! — Я использую, чтобы говорить с тобою на одном языке, понятным в первую очередь тебе. Вряд ли ты сможешь понять меня, если я заговорю на древнем санскрите. — Да, но смогу проводить аналогии с тем, что знаю… — Сможешь, сможешь, ты смышленый, но если я буду говорить быстро, ты меня не поймешь, и я растворюсь для тебя, став страницей учебника истории, или картиной, фотографией в поисковике, запахом пирожков на первом этаже университета, или еще чем-то напоминающим тебе… — А ты продвинутый! — Да, если я и стар, то не значит, что не знаю ваших новшеств, хоть и не пользуюсь ими, поскольку они мне ни к чему………………………

/На этих словах у меня за спиной заржал Николай Николаевич, когда увидел как Анатолич открывает банку сгущенки/……………………………………

— Как решается кто кем будет? Заранее? — Нет, не заранее. Но, какие-то эфирные основы заложены заранее, но решается все на более сложном уровне, который тебе, возможно, будет непонятен. Вас придумывают, и каждый из нас по-разному наделяет вас чем-то своим………………………….

— «Утоплю в жидийской крови!» — кричит Усатов, — «Заходят, как в сарай к себе домой».

— …этот тоже хитрожопый Одиссей! — высказался Николай Иваныч.

— Прочтите что-нибудь из последнего, — говорят журналистки, девочки видящие мир через розовые очки, и много еще чего… Неудачные, глупые словесные клише все это: «прочтите из нового». Но не стоит, не будем злиться, воспримем с улыбкой. Вот я воспринимаю. Еще когда просят «почитать что-нибудь». Я читаю всегда примерно одни и те же вещи в таком случае. По причине, что действительно люблю.

Стихи. Простецкое словцо. А смысл найден большой для меня по серьезу.

— До 11-ти времени, как до Китая… на четвереньках, — слышу сзади голос Анатолича… — он так мягко сказал, потому что вошла Галина Михайловна. Хотя, она (как у нас говорят о женщинах) не женщина — а мастер п.о.

Получил пизды от директора за политику, и пошел дальше читать про Французскую революцию.

— Пять лет расстрела! — Черняев вышел в коридор с этими словами.

— Меньше взвода не дадут, дальше фронта не отправят.

— Что делать?

— А ты смску пошли. ПНХ.

— А это как расшифровывается

(хохот)

— Пошел на хуй.

— Аааа…

— Ты же голодаешь, пухнешь от голода! — Усатов — курсанту. Тот не ходит в столовую на обеды и завтраки.

— Иди, ищи пятый угол и заблудись в двух соснах.

4.

— Проституцию по телевидению показывать не надо! — говорит Геннадий Саныч Бурденко. И говорит он это на полном серьезе. Он старый человек, с человеческими понятиями о плохом и хорошем. О нравственном и безнравственном. — Канал «Спорт» хочу смотреть! А проституцию — не хочу! Вот так, дорогой мой коллега!

Товарищ Усатов В.В. выдает следующее:

Во-первых, он не догадывается, что все, что он произносит, звучит смешно несколько, — возможно потому, что у него присутствует украинский акцент. А во-вторых, по жизни он, ну, по-простецки, скажем так, — человек в каких-то вещах недалекий, как выразился, не сдержавшись Анатолич — дремучий:

— Спасение утопающих — самих рук утопающих, — часто говорит он курсантам. А иногда выходит даже такая фраза: «Спасение рук утопающих — дело самих утопающих».

Стандартные фразы (присущие многим военным. Но Усатов — не военный):

— Закрой свой язык! — говорит курсанту товарищ Усатов. Или: «А теперь закрой рот и говори!»

Или что-то такое часто у него получается: «…А то я тебе покажу кордебалет! Тоже мне деятель искусств! Как там говорится — молилась ли ты…ли ты…ты ли…в общем не важно. И вообще пусть думают головой, а не задней промежностью! Да, очистим флот от мишуры!»

Черняев Владимир Анатолич, приходя каждое утро на работу вместо фразы «Здравствуйте!» или «Приветствую!» говорит: «Все грустно, паршиво и отвратительно!». И еще он часто повторяет: «Житие наше гние».

Курсант может услышать в свой адрес такое: «Ты что оброс как пудель Артемон?»

А вот еще случай: курсантам нужно было сдавать анализы, и мы всем преподавательским составом думали, как это быстрее и лучше обставить, так как времени давалось на это дело мало.

Мироничев: А если они не захотят все писать в эти баночки?

Я: А мы их заставим арбузы есть.

Черняев: (подыгрывая мне) — Да!

Леха Сенин: (совершенно серьезно, не поняв прикола) Да где ж мы на них столько арбузов напасемся?

У нас еще так говорят: — Это вы так считаете. А что по этому поводу говорят вожди мировой революции?

Еще у нас считают, что волгоградцы, ставшие москвичами — гадкая категория людей, а москвичи, ставшие волгоградцами — лучше, так как никогда не станут настоящими волгоградцами.

Подходил Николай Иванович, попросил расписаться за нерадивого капитана Реброва, кажется. Я и расписался. Что мне трудно что ли? Мне похуй до этой ведомости, по большому счету, и до этого капитана. Потом еще в какой-то бумажке про политику попросил, — я тоже расписался, — ему надо там для чего-то, для своей крохотной партии выживших из ума несчастных чудаков. Я опять согласился поставить подпись. Мне даже приятно человеку полезное дело сделать. Мы русские тем и хороши, — думаю, — нам не в падлу для товарища.