Короткие смешные рассказы о жизни 4

Более того – со счастливым видом сидела на кухне, глядя на Эсмеральду, лежавшую на столе, и не пыталась утвердить порядок, согнав ее на пол.

…А из спины кошки росли черные крылышки летучей мыши. Вдвойне чертовщина!

Руслан тяжело прислонился к стене. Поднимаясь к квартире, он почти убедил себя, что пережил сегодня обычный стресс, подкрепленный в конце алкоголем. Его сердце гулко стучало, а в голове вертелась мысль: ему не выбраться из исказившегося мира, потому что исказился не мир, а сам Руслан. Где-то по дороге от первого экстрасенса до порога квартиры наступил на волшебный круг и навсегда обречен видеть то, что видеть не положено…

– Я тут подумала, на психолога мы угробили кучу денег. Практически на ветер выкинули! А нужно лишь сделать так, чтобы Эсмеральда мне нравилась… – Вероника счастливо улыбнулась и протянула мужу чек. Самую обычную тонкую бумажку со строчками, распечатанными кассовым аппаратом на последнем издыхании чернил. Руслан машинально схватил чек.

Какое-то время его разум отказывался распознавать смысл обычных букв и цифр, но когда мужчина почти поверил, что бумажка заколдована, мозг наконец справился с привычной задачей.

– …И совершенно случайно увидела в зоомагазине эту маскарадную шлейку, – продолжала рассказывать Вероника. – Правда же, с крыльями Эсмеральда такая безумно миленькая, что я могу теперь простить ей все остальное?

Не веря своему счастью, всего за сто пятьдесят рублей, Руслан согласно закивал.

Его мир возвращался в норму.

Светлана Дурягина Покушение

Люблю я наших российских бабушек, сама не знаю за что. Может быть, за неиссякаемый оптимизм и любовь ко всем окружающим? Любой мужчина не старше пятидесяти лет для них «сынушка», а женщина моложе пятидесяти – «доченька». В народе говорят: «Старые – что малые» – видимо, из-за беззащитности и непосредственности тех и других.

Однажды я на три недели попала в компанию женщин старше семидесяти лет. Произошло это в терапевтическом отделении районной больницы. Моими соседками по несчастью оказались четыре женщины: баба Маня, баба Нюра, баба Вера и не старая еще Клавдия, которая всех этих бабушек знала. В первый день знакомства Клавдия пыталась как можно больше узнать обо мне, но, поскольку я предпочитаю слушать, а не говорить, Клавдия сама словоохотливо рассказывала мне истории из жизни наших пожилых соседок.

Заметив, что я с особой симпатией отношусь к бабе Мане, Клавдия сказала мне:

– Ты с ней осторожней: блаженная она, Манюня-то.

– Почему это? – удивилась я.

Аккуратная и приветливая восьмидесятишестилетняя бабушка Маня понравилась мне с первого взгляда. Ее загорелое, румяное, как корочка свежеиспеченного пирога, лицо было сплошь покрыто морщинками, а карие глаза излучали доброту и радость. Всех она называла ласково: «Галенька», «Светонька», «Клавонька»; всех благодарила за любую малость.

– К ней ежики из леса питаться ходят, – сделав круглые глаза и поглядывая на бабу Маню, громким шепотом сообщила Клавдия. – Нынче летом сын к ней приехал. Капитан он, Володька-то. Нечасто навещает. Ну и решил ей усадьбу окосить. Я иду мимо, а он косит. Вдруг Манюня выскочила из дому, бежит, одной рукой за сердце держится, другой сыну машет, кричит: «Стой, сынушко, не коси боле!». Тот испугался, спрашивает: «Мама, что случилось-то?». А она ему: «Не коси тут, сынок, а то ежику стерня пузико колоть будет». Ой, умора, ой, не могу!

Баба Маня, прилаживая слуховой аппарат к уху, интересуется:

– Про меня говорите?

Клавдия кивает:

– Ага, про ежиков твоих.

Баба Маня, улыбаясь, включается в разговор:

– Домик у меня на краю поселка стоит, вот ежики и повадились ходить в гости. И все норовят к Шарику в будку забраться, у него там всегда есть чем поживиться. А пес сердится. Так я Шарика стала в сарайку запирать на часок. Один ежик приходит, как поезд по расписанию, в девять часов вечера. Я пса запру, в будку мисочку с молоком поставлю, булочку покрошу и жду. Вижу, трава шевелится – это ежик мой идет. Я подойду тихонько, а он в будке-то чавкает да фыркает. Наестся и обратно в лес топает. Славный такой, глаза что бусинки!

– Ой, Маня, дожила чуть не до ста лет, а все как дитя! – хихикает Клавдия. – Погляди вот на Нюру. Она тебя на двадцать лет моложе, а какая степенная!

Баба Нюра, худая, бледная и меланхоличная, ходит на костылях. Десять лет назад она сломала шейку бедра, но операция ей противопоказана, и баба Нюра терпеливо, без охов и стонов носит свою боль.

– Ничего, Бог терпел и нам велел, – говорит она тем, кто выражает ей свое сочувствие.

Зато баба Вера, громогласная, пышнотелая, словно из батонов сложенная, требует к себе постоянного внимания, нашего и персонала. Она ходит мало, больше лежит, постоянно охает и стонет, ругает санитарку за то, что та не дает ей белого хлеба (врач прописал бабе Вере диету).

– Так и с голоду недолго помереть! – говорит она каждое утро, с отвращением разглядывая кусок черного хлеба на своей тарелке. – А мне ведь всего восемьдесят два годика. Пожить-то охота!