Вечером баба Вера, не желая ждать, пока санитарка доделает процедуры лежачим больным, кричит в открытую дверь палаты:
– Наталья! Сколь тебя ждать-то можно? Иди мне панцирь надевать!
Так она называет памперс, который всегда надевает на ночь, боясь не успеть дойти до туалета.
Однажды утром к нам, постучав, вошел высокий худой старик из соседней палаты, церковный староста Дмитрич. Он остановился напротив кровати бабы Веры и стал хмуро и пристально ее разглядывать. Всем на удивленье баба Вера продолжала спать, когда все уже давно бодрствовали, и даже похрапывала слегка, что указывало на сон глубокий и сладкий.
– Вот, полюбуйтесь на нее! – Дмитрич ткнул пальцем в направлении спящей. – Спит, как голубица, а я сегодня по ее милости с двух часов ночи глаз не сомкнул!
Все удивленно воззрились на него, а Клавдия живо поинтересовалась:
– Чего так?
– Ваша сожительница на мою честь покушалась! – с негодованием произнес Дмитрич. – Причем два раза за ночь!
У нас непроизвольно открылись рты, а Клавдия хлопнула себя руками по бокам и захохотала. Тут баба Вера открыла глаза и недружелюбно ответила:
– Полно врать, Дмитрич! Ну перепутала я палаты сослепу. А ты такой сухой, что тебя из-под одеяла и не видно вовсе, я и улеглась.
Дмитрич перешел на фальцет, выплескивая перед нами свое негодование:
– Шмякнулась на меня среди ночи со всей дури, а весу-то в ней, как в моей корове Зорьке! Я чуть Богу душу не отдал без покаяния! Особенно второй раз страшно было: я решил, что это уже осознанная диверсия!
Мы с Клавдией, забыв о приличиях, валялись по кроватям, держась за животы от смеха, глухая баба Маня тихонько хихикала, желая присоединиться к веселью, и даже баба Нюра не удержалась от улыбки.
– Да ничего не осознанная! – рассердилась баба Вера. – Просто я на ночь приняла мочегонное, которое утром выпить забыла. Вижу худо, ну двери и перепутала. А кровать у него стоит у той же стены, что и у меня, – пояснила она нам, пытаясь перекричать Клавдиин хохот.
Дмитрич махнул рукой и хотел было уйти, но тут в палату вошла санитарка, привлеченная небывалой жизнерадостностью пациентов. Дмитрич, указуя на бабу Веру, сердито произнес:
– Наталья, ради Бога, выдай ей горшок, не то я до выписки не доживу. А ты писай в горшок, клюшка слепая, да не шастай по ночам! – сверкнул он глазами на бабу Веру и ушел, хлопнув дверью.
Баба Вера, желая, видимо, оставить последнее слово за собой, в сердцах плюнула вслед гостю со словами:
– Тьфу на тебя, старый греховодник!
Дождавшись, когда стихнет гомерический хохот в палате, она сурово, как всегда, вопросила санитарку, утирающую выступившие от смеха слезы:
– Наталья, мы сегодня завтрикать будем аль нет?
Наталья сделала подобострастное лицо, втянула живот, приложила ладонь к косынке, пристукнула потрепанными тапками и отрапортовала:
– А как же, госпожа генеральша! Война войной, а обед по расписанию!
И, скомандовав себе «Кру-гом! Шагом марш!», отправилась на пищеблок за кашей.
Екатерина Никитина
Про спортзал
После сытного ужина, когда Владимир расположился на отдых от трудов и забот, жена торжественно внесла в зал напольные весы и поставила их перед диваном. Владимир, смотревший футбол, намека постарался не заметить. Тогда жена вздохнула и переместилась левее, грудью аккуратно закрыв благоверному экран.
– Ну Наташ, – воззвал к ее совести Владимир, – грудь-то твою я уже видел, а этот матч первый раз смотрю…
Наталья пропустила хамство мимо ушей. Владимир подождал еще немного, грудь не сдвинулась с места, и он предпринял второй заход:
– Ты меня не любишь, – с уверенностью сказал он. – Вон какой красавец тебе достался, а ты его куском хлеба попрекаешь. Вот не иначе как по расчету замуж выходила.
– Вов, у тебя машина есть? – невинно поинтересовалась Наталья.
– Нет, – не считывая намек, честно ответил Владимир.
– А дача? А квартира своя?
– Ты к чему клонишь? – заподозрил недоброе благоверный.
– Я к тому клоню, что так плохо даже гуманитарии не рассчитывают, а у меня все-таки высшее экономическое. Так что не воображай: выйти замуж за тебя можно было только по большой любви. Что я сдуру и сделала.
– Чего сразу сдуру?
– А с того! На работе девчонки хвастаются. У одной мужик – золотые руки, всю технику в доме отремонтировал, сейчас ремонт затеяли, так он ей лишний раз кисточкой махнуть не дает, все сам, все сам. У второй не мужик, а Бандерас, мускулы на солнце блестят. А ты у меня если чем и блестишь, то намечающейся лысинкой и животиком. Уже не помню, когда что тяжелее пирожка поднимал.
– Вот теперь обидно, Наташ! – От оскорбления Владимир даже с дивана приподнялся. И непроизвольно потрогал макушку в поисках мифической лысины. – Я тут тружусь не покладая рук на благо семьи.
– Ага, еще скажи, что от мышки трудовые мозоли!