Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

Назойливая муха, как ни старался отогнать ее Скачков, никак не отставала: побегала по трепетавшим векам, коснулась уха и щеки и стала щекотать в носу. Скачков, оберегая сон, со слабым стоном перекинул по подушке голову. Но от проклятой мухи не было спасенья, — теперь она упрямо норовила забраться в самый нос. Скачков чихнул, махнул рукой, и сон пропал.

В комнате было светло и солнечно, он медленно повел глазами. Кажется, в квартире уже не спали, — доносилось что-то с кухни.

Внезапно в глазах Скачкова мелькнул живой лукавый огонек, он сунул руку вниз с дивана и сразу же наткнулся на затаившееся тепленькое тельце в мягкой байковой пижаме. Радостный визг запрыгавшего, пойманного за рукав ребенка прогнал последнюю сонливость.

— А ты, маленький хулигашка! Ах ты, маленькая поросюшка!.. — растроганно приговаривал Скачков, втаскивая и укладывая Маришку к себе под одеяло.

— Пап, ты догадался да? Или ты подумал, что это муха? — допытывалась Маришка, прижимаясь, затихая рядом с ним. Ее восторженная рожица, всклокоченные волосенки торчали из-под одеяла.

— Му-уха! Конечно, муха. Муха-цокотуха!..

— Пап!.. — позвала шепотком Маришка. — Давай лежать тихонечко-тихонечко. Чтобы никто-никто не услыхал. Давай?

Скачков почувствовал, как колотится сердчишко присмиревшего возле него ребенка.

Они не виделись неделю, целую неделю, даже чуть побольше. Бережно, с опаской повернувшись на бок, Скачков большим корявым пальцем стал гладить приводить в порядок тоненькие бровки на задорной затаившейся мордашке.

— Я некрасивая еще? — тотчас же поняла его по-своему Маришка, проворно выпростала из-под одеяла руки, пригладила, прибила волосенки и вновь закуталась и замерла под одеялом. — Я еще не умывалась. Я еще как будто сплю. Хорошо?

— Валяй, валяй, — приглушенно басил он, стараясь тоже, чтобы разговор их слышен был поменьше.

— Ты вчера приехал, вчера? Я уже спала?.. А мы пойдем сегодня к обезьянкам? Я им печенье припасла.

— Обязательно!

Это у них давно стало привычкой: накануне матча, если играли дома, они на весь день отправлялись в зоопарк. В прошлый раз смотрели бегемота и бросили ему в корыто булку, но бегемот, ленивая гора тоскующего мяса, той булки не заметил или заметить не захотел, и Маришка огорчилась. Тогда они условились пойти, как можно будет, к обезьянам. Те попроворней, с ними интересней…

Стремительно вошла Клавдия, хозяйственная, в фартуке. Взглянула, увидела их вместе — рассердилась:

— Это еще что за номера? А ну-ка марш к себе! Марш! Быстро!

Скачков почувствовал, как напряглась всем телом под его рукой Маришка, миролюбиво попросил:

— Оставь ее в покое.

— Ты что, в своем уме? — накинулась Клавдия — с утра была не в духе. — Ребенок нездоров, а они тут… Марина, я кому сказала?

Скачков потрогал лобик, — кажется, горячий.

— Дай нам градусник, мы сейчас проверим.

— Я принесу! — с готовностью подпрыгнула Маришка, желая услужить, но лишь бы не было скандала.

— Я тебе принесу! — прикрикнула Клавдия, доставая из кармана фартука кругленький футлярчик. — Я тебе такое принесу!..

Встряхнули градусник, поставили, затихли. Клавдия что-то выговаривала Софье Казимировне на кухне.

— Вот видишь! — сказал притихшей дочери Скачков. А что «Вот видишь!» — он и сам не знал. Во всяком случае, ему тоже не хотелось, чтобы день, приятно намечавшийся, оказался испорченным с самого утра. — Ты лежи, я сейчас, — сказал он и сел, спустил с дивана толстые, в узлах закаменевших мышц ножищи. Натянул тренировочные брюки со штрипками и босиком, разлаписто шагая, вышел в коридор. Из кухни показалась Софья Казимировна, увидела его с могучей голой грудью и возмущенно своротила нос. Сконфузившись, он отскочил назад, загородился дверью, затем вернулся, чтобы надеть фуфайку.

— Пап, пап!.. — позвала, не пустив его, Маришка. — Вынимай скорее градусник! Уже тридцать семь. Сейчас мама придет смотреть. Если будет тридцать восемь, она нас никуда не пустит. — И столько хитрости, столько боязни потерять хороший день было в ее глазенках, что Скачков развеселился.

— Ах ты, маленький малыш! Нет, брат, давай все же посмотрим до конца.

— Да… — обиделась Маришка. — А вот будет тридцать восемь, тогда увидишь!

— Ну, брат… а что поделаешь? Нам вообще-то надо бы с тобой собаку завести. Ты хочешь собаку? Ма-аленькую такую псинку?

— Собаку? Собаку — это хорошо, — серьезно, рассудительно ответила Маришка, придерживая градусник под мышкой. — А может быть, еще не будет тридцать восемь?

Скачков проворно, головой нырнул в фуфайку и вышел. Фуфайка плотно обтянула тело. Застоявшиеся, тяжелые спросонья мышцы требовали привычной силовой нагрузки, и он, пока шел, поводил плечами, напрягал плечи, ноги, грудь. «Прекрасно… Отлично выспался!»

Когда он вернулся из ванной, Клавдия стояла у постели и озабоченно разглядывала градусник.

— Ну вот, тридцать семь и девять. Почти тридцать восемь. Все, пошли в постель! Геннадий, отнеси ее в кровать.

Маришка заморгала, заморгала, готовая заплакать. Скачков вздохнул, пожал плечами: дескать, ничего не попишешь.