Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

С газетами под мышкой, с сумкой он направился к детской площадке, обошел разбросанный песок. Грузовичок, который он вчера поставил под грибком, стоял на том же месте: не нужен… На перекрестке, где покупал сейчас газеты, дул резкий ветер, холодил изрядно щеки; здесь же, в окружении высоких каменных домов, было тихо, пригревало солнце, и голоса детей звенели на одной высокой ноте. Ребячий гам нисколько не мешал Скачкову. Наоборот: просматривая заголовки, поглядывая на копошившихся в песке детишек, он успокаивался и обретал свое обычное настроение здорового, всегда уравновешенного человека. Не хватало, чтобы в этом завидно деятельном муравейнике одетых разноцветно человечков копошилась и Маришка. Он сидел бы и читал не торопясь газеты, она иногда подбегала к нему и… А, да что теперь!

Он отложил газеты, достал из сумки книгу. Но тоже что-то не читалось, не было охоты. Отметив ногтем строчку и пальцем заложив страницу, Скачков откинулся, покачивал ногой и щурился на: гомонивших ребятишек. У Звонаревых, которые — он это знал — водились с ними из пижонства, а за глаза считали футболистов всех дубинами и «полторы извилины», — у этих Звонаревых был прелестный ласковый мальчишечка, и с ним Скачков любил возиться, говорить и слушать и оживлялся всякий раз настолько, что забывал компанию. За ним, сидевшим только что как бука за веселым, разгулявшимся столом, украдкой наблюдали, пересмеивались, плечами пожимали, но — делать нечего! — мирились. Они к нему тянулись, а не он. К ним у Скачкова было устойчивое и спокойное презрение. Им бы хоть тайм один прожить по-настоящему, как те, кого они считают «полторы извилины»: с предельною отдачей сил и при любой погоде. А то перелистать двенадцать диссертаций и написать тринадцатую и — словно постоянный пропуск получить к самодовольству и достатку. Когда-нибудь он все-таки поднимется и выскажет, что футболисты думают о них, — пусть тоже знают!..

Потом, когда все расходились, Клавдия начинала выговаривать ему, ну как это не чокнуться, не пригубить, если уж так все просят, умоляют, и не найти о чем поговорить с хорошими и компанейскими людьми! И, распалившись, забывала о его огромной славе, которой в общем-то гордилась и пользовалась, когда необходимо, как отмычкой, вспоминала, о чем нашептывала Софья Казимировна, и злилась, что дурак вот этот, «полторы извилины», пока возился с ребятенком, не слышал, что рассказывал подвыпивший актер. «Я, говорит, попробовал однажды мяч принять на голову, так после музыка и гром с неделю. А ведь за целый матч, за полтора часа — это сколько же разочков по башке?..» Рассказывал, конечно, так — ни про кого, но ей-то все понятно! И по дороге, добираясь до дому, Клавдия почти не умолкала, а он лишь отворачивался и мрачнел. В чем-то, наверное, права была она. Ну что он будет скоро по сравнению с тем же Звонаревым, доцентом, кандидатом? Иван Степанович уж вон какой игрок был — гремел, все время в сборной, а мест, однако, шесть переменил, пока за их команду зацепился. Потому и не сдавался до сих пор Скачков_; терзал себя свирепейшим режимом. Хоть и не сахар эти перелеты и игры, игры без конца: на первенство, на кубок, товарищеские у себя и за границей, хотя нагрузка становилась не по силам, но все же можно было жить, как он привык и как хотелось. Все время было у него занятие, которому он отдал молодость, счастливейшие годы и в чем считался изощреннейшим специалистом, академиком…

Он не заметил, когда утихло все вокруг, когда успели разобрать и увести в квартиры детвору, почувствовал вдруг голод и подскочил, увидев, сколько на часах. Неряшливо пихнул потрепанную книгу в сумку и зашагал, соображая, где побыстрее и недорого, но плотно пообедать, — совсем чужой, заезжий человек в родном, да необжитом городе.

Автобус с командой пришел за час до начала матча. Шофер беспрерывно давал протяжные гудки, толпа у стадиона расступалась, через стекло все узнавали футболистов, и многие бежали за автобусом, но вязли, застревали — был самый вал народу.

Объехав длинный, поперек движения поставленный автобус телевидения, мимо мороженщиц, столиков с лимонадом и чадящих жаровен с шашлыком, команда прибыла к служебному подъезду. Здесь было тише и спокойнее, стояла стайка разнаряженных девиц. Из дверей выскакивали часто толстенькие мужчинки в темных очках — они почему-то все, кто крутится возле футбола, носят темные очки. Скачков не любил этих развязных, пронырливых типов, привыкших обращаться с футболистами запанибрата. А девицы… Когда-то и Клавдия дожидалась вот в такой же стайке. Теперь у нее постоянный пропуск на трибуну. Они всегда сидят там вместе, жены футболистов.

Из автобуса, в обе двери, стали спрыгивать ребята: в одинаковых плащах, с толстыми сумками, четкие проборы на головах. Ноги из-под плащей в голубых тренировочных брюках. Не озираясь, без всякого внимания к сбегавшимся болельщикам, вразвалку скрылись в помещении.

Грузный Иван Степанович сошел последним, поздоровался со Скачковым.

— Ну, как?

— Все в порядке, — ответил Скачков.