Короткий миг удачи(Повести, рассказы)

Первый тайм как будто проходил на равных, — не перебегали, но и не уступили. А под свисток, в последнюю минуту, Белецкий очень вовремя успел на резаную передачу, как вьюн оставил за спиной опекуна и только ринулся к воротам, — открылся по другому краю Сухов: его, сдыхающего, мокрого как мышь, защита стерегла вполглаза.

— Смотри!.. — остановившись, завопил Скачков, еще не веря сам такой удаче, но Игорек и без него увидел. Мяч по траве перечеркнул наискосок штрафную, и, охнув, приподнялся стадион: успеет, не успеет Сухов? Вот-вот… еще чуть-чуть, — Скачков извелся, наблюдая. «Переставляй же горбыли!..» Свои ему отдал бы, чтоб бежал скорее! Но ноги Сухова все отставали, и он запнулся вдруг, упал на руки, перевернулся раз, другой… Мяч мимо дальней штанги укатился с поля.

Вздох стадиона услыхал весь город. Скачков себя в досаде — по коленке, по коленке! Убил бы! «Вот он, глоточек! Ну погоди!.. Та-кую передачу!..»

Сухой вскочил, остервенело кинулся к Белецкому: куда, куда давал? Тот отступил, попятился, рукой загородился. Сухой все налетал — едва не в драку лез. Скачков по-капитански грозно глянул издали: чего, чего еще? Но тут свисток протяжный, и все смешалось на поле, упало напряжение. Усталой, запалившейся гурьбой на отдых потянулись футболисты.

— Геш, ты видал его?.. — окликнул, подбегая, Сухов — горячий, задыхающийся, в мыле. — Нет, ты видал? Его же на моторе не достанешь!

Искал сочувствия, заглядывал в глаза. Скачков отворотился — клокотало зло. Чего темнить, чего на парне зло срывать? Ведь сам же понимал, что мог достать, и если бы…

— Иди, иди отсюда… Катись! — сквозь зубы процедил Скачков и шаг прибавил, чтоб не приставал.

В туннеле под трибуной его позвал Белецкий, — едва не плачет от обиды.

— Геннадий Ильич…

— Ладно, ладно… — грубовато потрепал парнишку по плечу, повел с собою. — Пас был на блюдечке. Чего там!.. Не обращай внимания.

— Уж лучше бы я сам, Геннадий Ильич!

— Пошли, пошли. Все впереди еще…

…Интересно, изменит что-нибудь тот тренер в своих первоначальных установках? Скачков не думал о парнишке-нападающем, его могли и заменить, — он опасался все того же Лехи, старого, проевшего все зубы на футбольном поле, способного вдруг вдохновиться на не обдуманный заранее поступок, рискованный, опасный, но, как правило, результативный. Дотом попробуй отыграйся…

— Как нога? — прогудел Матвей Матвеич, нависая над Скачковым массивной волосатой грудью Весь тайм он просидел у края поля на скамейке с запасными и близко видел, как изматывал Скачкова нападающий. — Ты кинь его как следует… Чего он? — посоветовал Матвей Матвеич. — У них же ставить больше некого!

Скачков, почти задремывая от усталости, расслабив руки, ноги, открыл, чуть разлепил глаза:

— Все в порядке… Ничего.

— Чаю дать?

— Не стоит…

И снова отрешился.

На второй тайм, сберегая силы, он вышел после всех, последним, когда команды разбежались по обеим половинам поля и нападающие, которым начинать, переминались у мяча, поглядывали на судью с хронометром. Скачков, окидывая поле, определил, что у противника все без замен и без перестановок, и, чтобы сразу же настроиться на темп, включиться по свистку сирены, подпрыгнул сильно раз, другой, попутно взмахивая руками. На левом фланге ярко выделялась не тронутая потом, чистенькая майка, — вместо Сухого вышел запасной. Самого Сухого не было ни в раздевалке, ни на скамейке у ворот, — обиделся, совсем ушел со стадиона.

Опять забегали, опять перемешались. Скачков, перемещаясь, как необходимо по игре, рассудочно и остро просматривал все поле. Так шахматист глядит на доску, когда на ней еще полно фигур. Сейчас Белецкому создать бы пару, тройку голевых моментов, и все — достаточно, не надо больше ничего. Парнишка весь заряжен на удар. (Об этом говорил, напутствуя, Иван Степанович: «Белецкого, Белецкого не забывай!..») Но что-то спуталось, пошло совсем не так. Скачков недолго видел впереди семерку на футболке Игорька, он скоро потерял его из виду, почувствовал, что замотался и стал не успевать на перехват напористого Лехи. Мальчишка на краю теперь подолгу передерживал мячи и не спешил отпасовать, едва обозначалось нападение. Он ждал, искал единоборства, а если замечал, что страж его не подступал вплотную, сам рвался к лицевой и бил, простреливал опасно вдоль ворот.

Скачков и не заметил, как уступили центр поля. Ворота стали близко за спиной, и он, отчаянно гадая: пойти и броситься на молодого или смотреть, глаз не спускать с маячившего Лехи, все отступал, все пятился и чувствовал, как мечется за ним защита, как бегает от штанги к штанге молодой испуганный Турбин, товарищ Игорька по дублю. «А, черт!..» И часто шел на крайнюю, решительную меру, ногами в ноги, в мяч, стремительным подкатом. Сам на земле, но мяч за полем, и можно оглядеться, перестроиться, передохнуть.