Короткий миг удачи

Павел, смутно решаясь на что-то окончательное, быстро шагал домой. Стешку он заметил еще издали и хотел разминуться с ней по другой стороне улицы. Было не до разговоров, не до зубоскальства. Но бойкая девка не постеснялась перейти дорогу.

— Уж не на свиданье ли опаздываешь?

Павлу ничего не оставалось, как остановиться.

— Чего тебе?

Стешка удивленно заиграла бровями:

— Ничего себе — хорош кавалер! Ты что, всех так встречаешь? У-у, какой злой! Павлик, ты чего? Тебе бы радоваться надо — с покупкой. Совсем куркулем становишься!

И умолкла, прикрылась рукой, испугавшись остервенело дернувшегося Павла.

— Я б тебе сказал!.. — выдохнул он, уничтожая ее бешеными глазами. — Взяли привычку!..

Пелагея стояла во дворе с ситом корок и голосисто звала гусей: «Тега, тега, тега…» Крупные, заматерелые за лето гуси вразвалку тянулись во двор. Старый гусак с костяной шишкой на клюве стал в самой калитке и о чем-то гортанно предостерегал проходившую мимо него стаю. Павел с ходу пнул гусака в бок, и тот отлетел, обиженно загоготал. Стая брызнула врассыпную.

Пелагея, бросив сито, кинулась к Павлу:

— Чего это он тебя? Уж не укусил ли? Да я его тогда…

Павел проскочил мимо.

— Никто меня не кусал. Отстань.

Скинув пиджак на ступени крыльца, он направился в огород, к колодцу — умываться.

— Господи, уж и гуси ему мешают! — горестно воскликнула Пелагея, собираясь заплакать.

Начерпав кадушку, Павел с наслаждением окунул голову. «Фу-у, дела… Вот и лето проходит, а искупаться так и не пришлось».

Над деревней показался самолет. С оглушительным треском он поплыл над самыми тополями, сделал над деревней два круга. Задрав мокрую голову, Павел смотрел на его зеленое брюхо, легкие крылья этажеркой и почти различил лицо летчика. Холодная вода текла Павлу за ворот, по груди.

На улице восторженно визжали ребятишки:

Эроплан, эроплан,
Посади меня в карман…

Самолет улетел к горам, потом вернулся снова, уже на порядочной высоте. Павел видел, как летчик прощально помахал рукой. Еще минута, две, и самолет стерся на блеклой синеве вечереющего неба — ушел, полетел в сторону широких дорог.

Павел насухо вытер голову и долго стоял, бездумно глядя под ноги. По двору беспризорно бродили гуси, обиженный Павлом гусак теребил валявшееся на земле сито — все добывал какую-то прилипшую корку. В сарае тихонько замычали непоеные коровы.

На улице Павел увидел разноголосую толчею баб и ребятишек; пронзительный голос покрывал все:

— А какой цель хотел ероплан? План. Да. Зачем? Чтобы зато… — что? — затоплять. Верно.

От этой группы, едва только Павел показался из ворот, отделилась неузнаваемая в сумерках фигура и направилась к нему. Когда она подошла поближе, Павел узнал Стешку.

— Слушай, — робко коснулась она его локтя, — ты чего сегодня рассерчал? Ведь честное слово…

— Ничего я не серчал, с чего ты взяла? — Павел недовольно дернул плечами. Стешка пошла рядом.

— Ты подожди, Павлик…

Он фыркнул:

— Вот Пелагея тебя увидит. Она тебе…

— Боялась я ее! — заносчиво вскинула голову Стешка.

— Смотри…

— Ну это ладно. Ты-то что — обиделся?

Павел усмехнулся. Спросил:

— Ты сестру там не видела? Хоть бы домой ее отпустили на денек.

— А кто ее держит? Сама старается. Анна у тебя правильный стала человек.

— Пусть хоть проститься придет. Теперь когда еще удастся.

Стешка насторожилась:

— Проститься? С кем? Павел, ты чего?

— Ладно, ладно, это я так.

— Да постой, куда ты? — Павел остановился. Стешка пыталась заглянуть ему в глаза. — Ну, перестань. Приходи сегодня в клуб. Танцы будут.

— Вот, вот, — издевался Павел. — Мне сейчас как раз только танцев не хватает.

Стешка опять придержала его за руку, заторопилась:

— Ну, не хочешь, давай где-нибудь…

— Чудной ты человек! — только и нашелся что сказать Павел. Гордая, неприступная Стешка, сникнув, недоуменно смотрела ему вслед. А он, не думая о жестоком равнодушии своих слов, шел прямо по улице, за деревню, — сам не зная куда.

…Домой он вернулся поздно — пропели вторые петухи. Ущербная луна заливала сонную деревню малокровным неживым светом. Блестела наезженная дорога, копнами чернели избы. Во дворе он заметил по-прежнему валявшееся сито. Вздыхали в сарае коровы.

Павел осторожно вошел в избу. Через не закрытое ставнями окно падал мутный лоскут света, маленьким половичком стлался у кровати. Пелагея спала нераздетой — видимо, ждала. Лицо ее было спокойно, только красивые густые брови нет-нет да дернет измученная, беспокойная гримаса. Наверно, и во сне она переживала свою неудавшуюся вдовью жизнь.

Под ногу Павла попал какой-то твердый предмет. Он нагнулся и поднял. Это был маленький флакон из-под духов. Собственно, духов в нем не было давно, и Пелагея наливала в него кипятку, чтобы настоялся он прилипчивым дорогим запахом. Только теперь Павел ощутил слабый нездешний аромат. «Ждала…» Он постоял, подумал — что же у него осталось в душе напоследок? Была только жалость. И сделал единственное, что мог, — достал из кармана и положил на стул деньги. Все, до копейки…

После этого, зажав в руке пустой флакон, он вышел из избы.