Коротко и жутко. Военкор Стешин

– Я так и думал, – с каким-то восторженным удовлетворением сообщил нам Боцман, – охотит вас. Маякнул кто-то. Сейчас по***рит нам последних журналистов… Сидим здесь, пока он не отстреляет половину карусельки, потом наверх, за мной. Гоги замыкает. Минут десять у нас будет. Он, падла, хитрый, весь боезапас не расстреливает, знает, что мы его захватим рано или поздно.

Но было еще рано – в этот день. Ополченческий ПТУР танк не доставал. А потом к танку подключились минометы, а еще были гаубицы.

Автоматы и пулеметы на этом фоне выглядели бледно, не котировались, не звучали.

Мы перемещались по Семеновке под комментарии Боцмана: «Так, по укропчику здесь шагаем, не стесняемся», «Накапливаемся, перебегаем», – но ад следовал за нами по пятам. Уже под вечер укровские артиллеристы выдохлись, сбавили темп. Разведчик Леша загрузил нас в раздолбанный седан без стекол, и на скорости под 120–130 мы покинули Семеновку. На посту под Славянском он остановился передохнуть, разгрузить свой автомобиль и перекурить. Сигареты у меня уже кончились, две пачки, но еще малый запасец был в рюкзаке – пять сигарет в мятой пачке с надписью «Курение вбиваит». А рюкзак, как в сказке, лежал в серебристой «жиге», а машина стояла во дворе кафе «Метелица», которое мы проехали на такой скорости, что уцелевшие электростолбы превратились в сплошной забор. Без щелей.

– Да, рас***чили сегодня «Метелицу», – авторитетно успокоил меня Леха, – по ней же весь день гвоздили. Раненых оттуда возили, знаю. Ха-ха.

Смех разведчика весельем не заражал. Подумал первое: «Что с нашим водилой?» Потом перед глазами встала картина: полированный гостиничный столик, уютно горит свеча в виде новогоднего гнома, клей и ножницы – я собираю из кусков свой паспорт, но фарш невозможно провернуть назад. Куски не подходят, половины не хватает. Заявление Стенина о том, что у него в машине остались запасные объективы и прочее фотодобро, слегка облегчило мои страдания. Но не до конца.

– Обоих не повезу, – сказал нам Леха, – чем меньше народа, тем меньше вероятность, что по машине начнут палить. А перекресток пристрелян, сами знаете.

На секунду показалось, что мне на голову накинули мешок для перезарядки фотокассет. Такой пыльный, воняющий фиксажем. А завязки от мешка красивым тугим узлом стянули над кадыком.

– Я съезжу, – это сказал кто-то, стоящий за моим правым плечом. Но сзади меня никого не было. Я потянул из кармана видеокамеру и отдал Сашке Коцу.

Леха прищурился:

– Боишься?

– Боюсь, что съемка сегодняшняя пропадет. Едем?

Наш несчастный водитель выскочил из подвала автомойки с двумя рюкзаками в руках – моим и стенинским. Кафельный пол мойки был захлюстан кровью, как будто тут резали поросей. Серебристая «пятнашка» целенькая стояла у стены, а в трех метрах от нее из клумбы торчал хвост несработавшей минометки. Серая такая морковка с желтым наколотым кругляшом на торце. Земля мягонькая, рыхлая, воздушная… не накололся капсюлек в инерционном взрывателе. Или предохранительные шарики закисли и не вышли. Бывает.

На следующее утро я сидел на ступеньках гостиницы у тяжело чухающего генератора, который на последнем издыхании насыщал электронами мой могучий кипятильник. Кто-то тронул меня за плечо. Наш водитель.

– Привет. Куда поедем сегодня?

Я встал и обнял Руслана. Он не удивился.

Восточная прогулка

На заднем дворе славянской «Украины» у каждого была любимая качелька. Саша Коц уважал фиолетового дракона на пружине. Стенин и Фомичев оттягивались на парных качелях, не переставая упрекать друг друга в неправильном, нетехничном или эгоистичном качании. Я сидел на садовой скамейке, привязанной к самому небу цепями, укрытый лапами голубых елей. Лапы создавали иллюзию безопасности и покоя, рожали сказочный уют. Час назад укры с Карачуна ровняли какой-то несчастный квартал за гостиницей. Жители пятиэтажек давно разбежались кто куда, поэтому никто не погиб, не был ранен и не горевал, оставшись без крова. Мы даже не пошли снимать развалины. Там не было ни картинки, ни эмоций. Только оседающие клубы красноватой пыли, которую потом негде и нечем будет отмывать или отстирывать. Невеселый, но богатый жизненный опыт подсказывал, что скоро информационное поле пресытится артобстрелами Славянска, боевой дух и беспокойный ум диванных хомячков найдут себе другой повод для волнений и тревог. Опять же, футбольный чемпионат на носу… А война так и будет идти своим чередом, интересная только тем, кто попал в мясорубку или в ****орез, как называли всякие фатальные экспириенсы славянские ополченцы. Было все это пройдено, заучено и даже описано: «В подвале я увидел знакомую картину – несколько напуганных малышей, униженный бессилием отец семьи, его бесцветная жена и старуха, погрузившаяся во тьму своих воспоминаний. Снимать это в сотый раз не было смысла, и не было смысла идти в машину за вспышкой»[3].