Коротко и жутко. Военкор Стешин

На окраине Восточного, дальней окраине, стали падать минометные мины. Примерно по мине в минуту. Собр сказал, что надо уходить. Мы предложили вернуться не вдоль железки со стремными вагонами, а по параллельной улице. Собр на удивление легко согласился, тем самым развеяв свою уже сложившуюся репутацию Харона-общественника. У пресловутого переезда на самой маковке высоченной насыпи нас остановил мужик. Остановил с дурацким вопросом:

– Тело надо увезти на кладбище, пропустите машину?

Собр коротко бросил:

– Конечно, пропустим, когда мы и кого не пропускали?

Но мужик, не выслушав ответа, уходил. В полуденном мареве дрожала и пузырилась его ярко-белая рубаха. Мужик торопился, почти бежал. Собр понял все, да и мы поняли, что косому укровскому снайперу нужны были лишние секунды, чтобы отстроиться-прицелиться. Снайпер успел, но промазал. Мы услышали только жестяной щелчок. Тело мое в этот момент падало на асфальт, а я уже хвалил сам себя: «Молодец, не стал выбирать место, где стоял – там упал, все как надо». Первой, впрочем, с дребезгом шлепнулась на асфальт каска. Мы полежали минутку. Собр бормотал в гарнитуру: «Присылайте карету. Карету. Ка-ре-ту присылайте, прием!»

Карета появилась слишком быстро, я на такое не рассчитывал. Думал, будем тут лежать минимум полчаса, нюхать асфальт и разглядывать муравьев с расстояния в сантиметр. Может, куда поползем. Звиздец, последние чистые штаны, вода в бассейне гниет, в чем стирать? В минералке?

Карета должна была перекрыть обзор снайперу, но Стенин почему-то стал обегать машину, а Краснощеков, ехавший в багажнике, требовал зачем-то, чтобы закрыли заднюю дверь. Боялся, что его продует? Я отснял эту суетливую погрузку, беготню, прыжки, водилу, сползшего куда-то под рулевое колесо. Потом зачем-то бросил камеру на сиденье, вылез и запилил Краснощекову дверь обратно, хотя Собр рычал: «Едем, ***, так!» В этот момент укроснайпер собрал зрение и все свои небогатые способности в кучу и попал нам в заднее левое. Но мы уже двигались в перекосившейся машине со стуком и скрежетом, воняя резиной, и заползали за кусты, которыми была обсажена, на наше счастье, дорога. На блоке мы выскочили из машины и стали снимать наше дымящееся колесо, а Краснощеков пленным сизокрылым голубем опять бился в багажнике джипа и требовал, чтобы теперь дверь ему срочно открыли…

– Я в гробу видал такие прогулки по нейтралкам, – резюмировал Коц, когда мы вышли на исходные. То есть расселись по любимым качелькам во дворе гостиницы. Стенин пошевелил бородкой, сильно толкнулся ногами и взлетел в небо, я что-то промычал в знак полного согласия с Шурой. Фраза была пророческой.

Утром нас разбудил «вестник смерти», волонтер похоронной команды Виталик, со зловещим позывным «Дровосек»:

– Ночью на Восточном трех стариков минами поубивало, поехали. Кто-то садитесь в труповозку на гробы. Она у меня чистая, не парьтесь.

Старики лежали на той самой улице, идущей вдоль железки, прикрытые домоткаными половиками. Солнце уже припекало чувствительно. Если человек был полным и куски его плоти полежат на горячем асфальте, солнце вытопит из них жир черным масляным пятном. Я вот не знал раньше. Теперь знаю и вряд ли когда такое позабуду.

Персты и раны

Сижу в кустах, в восхитительном месте, в сонной лощине между зеленых холмов. По дну лощины бежит ручеек с ключевой водой и огибает каменный дом, которому лет 150. А каменному колодцу еще больше. В доме живет бабушка, которая молилась за меня, пока я работал в Славянске. И отмолила. Читаю воспоминания первого в мире журналиста и автора «Робинзона». Его «чумные дневники» – репортажные записки человека, специально оставшегося в городе, охваченном ужасом и смертью. Как и я, Дефо – верующий человек и люто котирует 90 (91-й) псалом. В англиканской церкви нумерация отличается на одну цифру. Прозреваю в Дефо родственную душу во всех смыслах. Хотя его книжка не самое лучшее душеспасительное чтиво для надтреснутой психики. Слишком много аналогий – сотни брошенных домов, внезапные публичные смерти, психопатические слухи, циркулирующие по замкнутому кругу, беженцы, пытающиеся обмануть божью волю быстротой своих ног.