Коротко и жутко. Военкор Стешин

Если в сердце безжизненной сирийской пустыни в полдень встать в тень телеграфного столба и блаженно смежить веки, через минуту появится араб и начнет между тобой и столбом куда-то протискиваться. За ним полезут какие-то дети, бараны и рано облысевшие от непосильной работы ослики, женщины в никабах и глухих плащах из нелиняющей джинсовки, потом возникнет худой муалим с пустой тележкой, готовый на все за 200 лир, и почтенный устаз, кушающий на ходу шаверму и запивающий ее, родимую, «пепси». Не исключено, что устаз при этом будет говорить по телефону, сея вокруг куски курицы и помидоров. Местные барышни на выданье, конечно же, тоже будут напористо лезть. Мясистые такие, с мягкими боками, на низеньком ходу. Впрочем, длина ног здесь не является критерием баскости, главное, чтобы задние лапки до земли доставали… И все закрутится вокруг меня и телеграфного столба. Завертится веселой каруселью, блистая позлащенными часами, самоварным турецким золотом, стразами с кулак, фольгой и стеклярусом. Появится фургончик с розливом кофе, приковыляет организатор подпольной лотереи и будет делать вид, что торгует тут сигаретами. Мужчина с обширной, шелушащейся вавой на лице и руках начнет делать фреши из морквы и апельсинов, а все вокруг, ничего не боясь, станут их пить и зажевывать шаурмой, уже продающейся за соседним барханом. И останется мне только взвалить на себя этот телеграфный столб и уйти с ним на плечах, прячась в его узкую тень, которая будет бежать впереди до самого заката…

Я по столичной привычке пытался сначала регламентировать свои передвижения, планировать отрезки маршрута, но потом расслабился, как утопленник, и отдался стихии. Меня понесло людским потоком, причем в нужную сторону. Метров через сто я так мимикрировал, что никто из служивых на 20 пройденных уличных блок-постах мною так и не заинтересовался. А поинтересовался бы, то и не велика беда, стоит только сказать «рус» – и все вопросы снимаются. И тебе говорят «велкам» и так делают руками гостеприимно, по-восточному. Немножко приторно и медоточиво, на северный взгляд. Но вполне искренне.

Толпа занесла меня в какую-то лавку со старьем, где я все перетрогал руками и даже вылил себе на ленинские места и ботинки немного машинного масла из старинной масленки. Я страшно чертыхался на местных антикваров, продающих такие ветхозаветные масленки с подвохом. Не удивлюсь, если Ной смазывал этим маслом замок носовой пушки своего ковчега. Разумеется, я был тут же вознагражден за страдания. В металлической чаше со стертыми монетами, паломническими жетонами и брелками я обнаружил вот эту медаль на ленте и два значка с Аса-дом-старшим. Значки оказались добротными, как «кадиллак» конца 70-х годов или, скажем, «Шарп 777». С медалью окончательно пришлось разбираться дома. В первый момент я подумал, что это какой-то квалификационный знак, а оказался «Орден военных заслуг» 5-й, низшей, степени. Вручен он был, скорее всего, рядовому – степень зависела от звания. Учрежден в 1964 году. Судя по протертой ленте и разным мелким следам, его носили очень долго. А потом он оказался в куче «невыбрасываемого мусора», и мне стало обидно за солдата, который этот орден когда-то получил. И может быть, заплатил за него если не кровью, то страхом и нервами. Я стоял в этом пыльном магазине, тупо смотрел в чашу с человечьим хламом и думал о том, что может остаться после меня и перейти в другие поколения потомков. Что избежит и ломбарда, и помойки? И как-то я ничего не придумал утешительного. А потом понял, прорубило. Вот эти строчки останутся в недрах всемирной электронной паутины. Сразу стало легко на душе, я моментально отсчитал продавану десять долларов в местной валюте, сгреб покупки и пошел, пошел, пошел… прыгая через бетонные барьеры и железные загородки, оскальзываясь на не уестествленных до конца шавермах и апельсиновых корках. Ловя на себе взгляды местных девиц, которые прекрасно понимали, кто здесь абориген, а кто иностранец, временно напяливший лживую личину.

Пыль, порох и моча

Девятиэтажку начали разрушать, не успев еще толком достроить. Некогда острые лестничные ступени сгладились до обмылков – по ним таскали вверх-вниз военное железо и цинки с патронами, сотни людей ссыпались вниз, торопясь покинуть простреливаемые верхние этажи. Или, наоборот, медленно лезли вверх, задыхаясь от груза и подступающего страха. Там, наверху, ровно дул пустынный ветер, надувал и жар, и прохладную тоску. Горная подкова на близком горизонте иногда пыхала серыми дымами, мерцала оранжевыми вспышками и лишь потом, совсем уж потом, до меня лениво и тягуче доползал звук. Не страшный, игрушечный, как и вся эта южная война.