Суп был очень сытный, и бабка Люба объелась. Она почувствовала такую слабость и головокружение, что у неё не хватило сил прибрать стол. Откинувшись к стене, бабка прямо за столом задремала. Этого только и ждали прусаки. Они в три слоя облепили миску и в один миг вылизали её до блеска. Убедившись, что больше им ничего тут не обломится, расползлись по щелям и ещё долго о чём-то возбуждённо шуршали. А бабка Люба легонько похрапывала, и в носу у неё посвистывало.
Когда она проснулась, то день из белого стал серым. В углах избы сгустилась темень, предметы потеряли свои очертания, печка расползлась по всей избе и походила на огромное грязное пятно.
Бабка Люба вздохнула и, вспомнив, что в коптилке догорела последняя капля керосина, забеспокоилась.
— Эх, ведь старая тетеря. Голова-то совсем уже не соображает, — бормотала бабка, разыскивая бутылку. Потом она влезла в свою шубу и, закрыв избушку на два висячих замка, взяв палку, потащилась искать керосину для коптилки.
Глава III.
Накануне моросил мелкий противный дождь. Миха отлёживался в дупле старой осины. Дупло было и широким, и сухим, и даже удобным: по крайней мере, Миха мог вытянуть лапы. В далёкие времена здесь жил дятел, потом белка, а когда лаз в дупло стал широким, поселилась сова. В один прекрасный весенний день Миха вытащил совушку из собственного дома, сожрал птицу и поселился в дупле сам. Так появился в этом светлом мирном лесу беспощадный смелый хищник. И не стало от него покоя бедным птицам и малым зверюшкам.
Во второй половине ночи ударил мороз, сковал землю, мокрые кусты обледенели, а бурая осока под осиной зазвенела, как стеклянная. Миха свернулся клубком и не мог уснуть до утра. С рассветом ещё больше похолодало. С севера поплыли чёрные тучи, полетел снег и летел беспрерывно весь день, завалил землю, опушил кусты и деревья белым холодным мохом. Наступила вторая ночь, а снег шёл и шёл. Миха с тревогой прислушивался к неясному шороху снежинок, который способны уловить лишь чуткие уши кота.
К утру третьего дня снег перестал сыпаться. Тусклый свет с трудом пробивался сквозь тёмные тяжёлые тучи, от которых белизна земли, запорошённые лапы елей, жидкие макушки сосен под пушистыми шапками даже при свете этой унылой зари блестели ослепительно.
Миха высунулся из дупла, и его жёлтые, как солдатские пуговицы, глаза невольно зажмурились. Потом Миха спустился на землю и увяз в снегу. Его круглая, словно ком шерсти, голова завертелась на снегу и напугала ворону. Ворона сидела на макушке ёлки. Ёлка, которую ворона выбрала себе для отдыха, походила на пилу: лапы у неё росли только с одной стороны. Ворона не заметила, как Миха вылез из дупла, и теперь с удивлением разглядывала шевелящийся на снегу чёрный комок.
— Кра-а-а?! — прокричала ворона громко и пронзительно.
Миха сделал невероятно высокий и длинный прыжок. Пролетев метров пять по воздуху, он уцепился за ствол упавшей берёзы, отряхнулся и покосился на ворону. Она не обращала на него никакого внимания и спокойно чистила клювом перья.
Зима?.. Надо отправляться в деревню. Миха повертел головой, потом хвостом и жалобно мяукнул. Идти в деревню ему очень не хотелось. Что там его ждало? Ничего хорошего. Жизнь впроголодь, вот что. Однако другого выхода не было.
Миха поточил о бревно когти, выгнул спину и, подняв хвост, пошёл в деревню. Ворона снялась с ёлки, пролетела над Михой и уселась на ольху. Она внимательно следила за котом.
Миха, казалось, не шёл, а плыл по снегу. Снег был хоть и глубокий, но рыхлый, как пух.
Миха не торопился. Да и куда торопиться? Кто его ждал в деревне? Он брёл тихо, часто останавливался, озирался и удивлялся, как изменился до неузнаваемости этот лес, в котором он знал всё, до единого кустика с кочкой. Вот камень, обросший жёстким, как щетина, коричневым мхом. Весной под ним какая-то крохотная зеленогрудая пичужка свила гнездо. Миха набрёл на гнёздышко, когда в нём было пять крохотных неоперившихся птенцов. Они, открыв свои огромные жёлтые рты, удивлённо смотрели на кота. Миха тоже на них смотрел и ухмылялся. Есть ему вовсе не хотелось. Он недавно задрал здоровенного крота. Миха просто так, из любопытства, накрыл лапой гнездо, а когда поднял лапу, то на когтях повис маленький птенчик. Миха поднёс его к усам, понюхал и… проглотил. Такой способ еды показался коту очень забавным. И он стал подцеплять птенцов одного за другим и отправлять их в рог. Когда птенцы были проглочены, Миха перевернул лапой гнездо. Прилетела зеленогрудая птаха, отчаянно заверещала, заметалась, как полоумная. А Миха, растянувшись около камня, блаженно щурил глаза и постукивал хвостом.