Короткое падение

Тяжелее всего было видеть, как жена постепенно прекратила с ним общаться. Все ее переживания происходили за закрытыми дверьми. И так случалось всегда. Поэтому не было никаких ссор. Никаких слез. Между ними возникла дистанция. Дистанция молчания. Она, видимо, сделала свои выводы об их браке задолго до того, как подала на развод. Все остальное стало простой формальностью…

Гибсон просил ее дать ему еще один шанс, но Николь была не из тех, кто прощает измены. Они знали друг друга еще со средней школы, и он понимал, что Николь ему не переубедить. Если речь шла о верности, то она никому не давала вторых шансов. Ты либо верен, либо нет; этому нельзя научиться. Если он перестал быть мужчиной, которому она может доверять, значит, он не мог оставаться ее мужем. Гибсона всегда подкупала ее уверенность в собственном адвокате, но совсем другое дело, если ты окажешься у нее на пути…

По сути, он теперь был холостым мужчиной. Разведенный отец, который живет в одной из квартир многоэтажной высотки. Шесть лет брака – коту под хвост. И нужно было платить алименты, выделять полдня на свидание с дочерью и продолжать жить с обостренным ощущением того, что он самый непутевый сукин сын на свете…

Вот почему дом имел для него такое значение.

Это был хороший дом – крепкий, двухэтажный коттедж на полуострове Кейп-Код. Вдали от вашингтонской суеты, в тиши и безопасности. Здесь были хорошие школы. Однажды 1 июля, во время отпуска, Гибсон посадил у дороги азалии. А потом они с Николь сидели на шезлонгах, потягивая пиво и обсуждая планировку сада, пока назойливые насекомые не загнали их внутрь. А через девять месяцев родилась Элли. Это было самое счастливое время в его жизни, и он не сожалел, что купил тот дом. Даже сейчас. Даже если сами мысли о нем, о том, что нужно за него держаться, подтачивали его изнутри. Этот дом олицетворял собой жизнь, которую он задолжал Николь и Элли. И он лучше бы умер, чем увидел, что они потеряют этот дом из-за него.

Когда Гибсон пришел, футбольный матч уже начался[9]. Мяч подпрыгнул к боковой линии, и толпа девчонок из обеих команд с радостными воплями бросилась за ним. Вон быстро разыскал взглядом Элли. Она находилась на противоположной стороне поля и, склонившись, внимательно разглядывала что-то в траве. Гибсон усмехнулся. Вполне возможно, что его дочь была наименее талантливой футболисткой в мировой истории. Но дело было не только в отсутствии координации или неспособности следить за полетом мяча. Просто она совершенно не обращала внимания и, по сути, игнорировала футбольные правила. Сама идея игры на позиции отдельного игрока ей надоела, и она просто бродила по своему сектору. Без униформы было даже трудно сказать, за какую команду она играет.

Заметив подруг по команде, Элли побежала, раскинув руки и поглядывая на небо. А потом, видно, голова у нее закружилась, и она шлепнулась на траву.

Гибсон не мог сдержать улыбку. Он все время твердил себе, что эта девочка с какой-то другой планеты, но любил ее так, что страдал и сильно переживал всякий раз, когда вечером ему не удавалось уложить ее спать. Конечно, чтобы быть полноценным отцом, мало читать сказки на ночь с экрана компьютера…

Элли, довольная, вскочила на ноги и бросилась через поле, тем самым постоянно напоминая, сколько радости дает человеку обычная, незатейливая жизнь. Стоило ли ему стесняться, признавая, что для него образцом для подражания является именно его шестилетняя дочь?

Мяч отскочил к Элли, и девочка изо всей силы ударила по нему ногой. Тот отлетел на пару десятков метров. Гибсон захлопал так, как будто дочь только что забила победный гол на чемпионате мира. Девочка остановилась, чтобы помахать отцу, а в это время мимо нее с визгом пронеслись другие игроки.

Жена, наблюдавшая за игрой неподалеку от боковой линии, посмотрела на него. Бывшая жена, напомнил он себе. Николь сидела в составе группы родителей, которые сделали себе небольшой «оазис» из складных стульев и кулеров. Гибсон обычно старался держаться от них подальше. Достаточно далеко, чтобы не стеснять Николь, но и не так, чтобы это выглядело, будто он нарочито раздувает проблему. Она подружилась кое с кем из других родителей, и Гибсон был рад уступить ей эту территорию. Она кивнула ему – он ответил – и снова принялась наблюдать за игрой. И больше не поворачивалась в его сторону.

В перерыве между таймами игроки собрались у противоположных ворот, посасывая кусочки апельсина, в то время как тренеры обсуждали стратегии дальнейшей игры. Родители болтали между собой, кое-кто из них отправился на поиски биотуалета. Николь подошла к нему. На ней был один из просторных сарафанов, которые она полюбила еще со школы. В лучах солнца бывшая жена смотрелась великолепно.

– Привет, – сказала она.

– Привет.