Короткое счастье на всю жизнь

Собираются срочно родственницы Евгении Степановны, и готовится пир на весь мир. Времени совсем чуть-чуть. Мчит меня Евгения Степановна на улицу Горького в магазин «Наташа», и начинают мне в примерочную носить замечательные платья. Вот прелестное белое, простое и нарядное, шелковое. «Берите, берите — оно вам очень идет», — говорит заглянувшая случайно покупательница. Но оказалось, это и не платье вовсе, а то, на что платье надевается. Само же платье пышное, скользяще-шелестящее, кремовое в палевых розах — перлон! Я как клумба. «Берем!» — решает Евгения Степановна.

Тамара в спектакле «Белые ночи». Ужасно хочу быть стервой. Ростов-на-Дону. 1961 год.

Накануне свадьбы Володя отправляется на мальчишник в кафе «Артистик». Его нет и нет, лечу спасать. «Изуль, я пригласил всех, но кого, не помню».

Теплым, солнечным апрелем 25-го числа 1960 года в рижском ЗАГСе… С трудом удерживаю охапку подснежников, подходит забавный парень и нахально говорит: «Невестушка, поделись цветочками с нашей невестушкой!» Я делюсь, мне не жалко, нам смешно. Наши свидетели — Володины однокурсники — Марина Добровольская и Гена Ялович. Они тоже влюбленные и смешные. Нас вызывают. Грянул марш из «Укротительницы тигров», и мы, давясь смехом, входим в торжественную комнату, и торжественная женщина нам вещает: «Дорогие товарищи, крепите советскую ячейку!» Нам становится совсем смешно. Нас быстро приглашают расписаться и объявляют мужем и женой. Отныне я — Высоцкая.

Вечером крошечная квартирка на Большом Каретном забита до отказа. Мы с Володей оказались на подоконнике. Расходились на рассвете. Шли с Ниной Максимовной пешком, дурачились и никак не могли угомониться.

Оставалось всего-то ничего — устроиться на работу.

Володя хотел, чтобы мы непременно были вместе, в одном театре. Где-то в конце мая я снова приезжала из Киева по вызову Бориса Ивановича Равенских. Он готов был взять и Володю и меня в театр имени Пушкина и хотел со мной познакомиться.

Ощущение позднего московского утра, когда Володя вел меня на встречу с Равенских, очень живуче.

У меня сильно болела голова. Мы купили прямо на улице жесткие кислые яблоки. Я грызла их, и мне становилось легче. Москва была веселая, шумная. Мы шли пешком, за руку — значит, я была на каблуках: когда стараниями Володи у меня появились туфли-тапочки, он держал меня за шею, как было принято тогда.

Равенских егозил, ёрничал, цинично острил, взмахивал руками и покрикивал: «А ну, пройдись, а ну, встань так, а ну, встань эдак!» Отпустил неприличную шутку, и я сказала ему, что он хам. Этого он мне не простил, а я не простила Володе того, что он промолчал. Я ничего не умею прощать любимым. Вопрос о моей работе перенесся на осень. Я должна была формально принять участие в конкурсе.

Играю последний спектакль «Дядя Ваня». Вещи мои уложены — чемодан, тюфячок, увязанный веревками, Володины письма в посылочном ящике. После спектакля сразу на поезд.

Мы плакали с Михаилом Федоровичем не по сцене, а потому, что не выдерживали глаз друг друга; щемило сердце, и слезы сами лились ручьем. Михаил Федорович все гладил меня по голове и тоже стряхивал слезы. Накануне я была у них дома. Он сам велел прийти. (Сколько раз они с Марией Павловной приглашали меня. И Маша, кудрявая девочка-подросток, их приемная дочь, тянулась ко мне. А я невежественно стеснялась, мне было неловко переступить порог великих.)

Михаил Федорович подарил мне свою фотографию с трогательной надписью и называл меня то Соней, то Аней — он не любил моего имени.

Актеры подарили букет печальных темно-красных роз, и Алеша Одинец повез меня на вокзал. Встречай, Волк, — еду навсегда!

Встречал меня Акимыч. У Володи был дипломный спектакль. После его выпускного вечера едем в Горький, где этим летом шли съемки «Фомы Гордеева». Жора Епифанцев, Володин однокурсник и друг, играл Фому, а Аллочка Лобецкая, курсом старше, — Любовь Маякину. Мы побежали к ним, но Аллочка была больна, съемки приостановились. В группе настроение было тяжелое — все понимали, вряд ли Аллочка поправится. У нее была лейкемия.

Володя, Жора и мы с Наталкой на речном пароходике по прозвищу «Финляндчик» отправились в «Великий враг» (местные жители говорили, что потерялась буква «о» — был «Великий овраг»), место необычайно красивое. Правый берег испещрен глубокими, густо заросшими оврагами, а левый стелется ровно и неоглядно. Место диковатое, с дурной славой — многие тонули: Волга здесь широкая, полноводная, с сильным течением.

Завороженные далью ребята решили плыть на другой берег. Я испугалась, запричитала и восстала. Нам с Наталкой было велено сидеть смирно, смотреть и не мешать мужикам совершать подвиги.