Коротков

Центру, разумеется, не нравилось, что члены организации Харнака зачастую знали друг друга — это противоречило правилам конспирации, обязательным для любой агентурной сети. Но антифашистская организация и могла создаваться только людьми, абсолютно доверявшими друг другу. Кстати, в период Великой Отечественной войны партизанское подполье на оккупированных территориях СССР возникало и строилось по тем же принципам. То была объективная реальность, и Центру пришлось с этим смириться. Потому он и рекомендовал берлинской резидентуре относиться к Харнаку «бережно, чтобы между нами искусственно не выросла стена недоверия».

В промежутке между визитом «Александра Эрберга» на Войригграссе и посещением Харнаком советского полпредства они все же дважды встречались на нейтральной территории и накоротке. Харнак, похоже, и верил и не верил новому знакомцу. Информацию, правда, передавал, но молниеносно и без обсуждения, соблюдая все меры предосторожности так, чтобы в случае чего мог бы от контакта окреститься. Хотя, в сущности, смысла в этих предосторожностях уже никакого не было. Окажись «Эрберг» подставой гестапо, ничто бы оберрегирунгсрата не спасло.

Все же после посещения полпредства он оттаял, между ним и Коротковым установились отношения неформальные, а впоследствии даже дружеские. И это Коротков тоже отметил в шифровке: «…все остальные данные получены в порядке беседы за чашкой чая двух давно не видавшихся хорошо знакомых, направленной на то, чтобы сориентироваться и определиться, за что нужно прежде всего ухватиться.

Со стороны “Корсиканца” каких-либо встречных вопросов или просьб не выдвигалось. Дело выглядит так, что он считает своим долгом информировать нас о том, что ему становится известным, и в нас он видит не столько свое, как агента, начальство, а прежде всего представителей Советского Союза, т. е. страны, с которой он идейно связан и от которой ждет поддержку. Таково впечатление от всего поведения “Корсиканца”. Повторяем, что “Корсиканец” производит на Степанова впечатление искреннего человека, действительно настроенного так, как он говорит. Впрочем, о своих настроениях он, собственно говоря, ничего не говорит, а оно вытекает из его рассказов и отзывов. Помимо этого “Корсиканец” безусловно может быть охарактеризован как высоко культурный и умный человек. Интересно отметить, что он помимо знаний английского и французского языков изучает за счет своего учреждения русский язык…»

Итак, всего лишь через неделю после первой встречи с Харнаком, а именно 26 сентября 1940 года, Коротков получил от него сообщение, которое дало начало достоверной информации из Берлина об усиленных приготовлениях Третьего рейха к неспровоцированному нападению на СССР.

«Офицер из Верховного командования вермахта (ОКВ) рассказал Тициенсу, что в начале следующего года Германия начнет войну против Советского Союза. Предварительным шагом является военная оккупация Румынии, намеченная на ближайшее время. Целью войны является отторжение от Советского Союза его западноевропейской территории по линии Ленинград — Черное море и создание на этой территории государства, целиком и полностью зависящего от Германии. Что касается остальной части Советского Союза, то там должно быть создано дружественное Германии правительство. На заседании “Комитета экономической войны”, возглавляющий этот комитет контр-адмирал Гросс сделал намеки, что генеральные операции против Англии откладываются».

Спустя несколько недель организация Харнака фактически сомкнется еще с одной антифашистской группой, в основном состоящей из офицеров хоть и не в высоких чинах, но по служебному положению имеющих доступ к секретной информации. Возглавлял эту группу лейтенант резерва люфтваффе (с 1941 года обер-лейтенант и регирунгсрат[74] Харро Шульце-Бойзен). Харнак был дружен с Шульце-Бойзеном уже около пяти лет.

Во всех отношениях, кроме твердых антифашистских убеждений, высоких нравственных качеств и сильной воли — Арвид и Харро казались полной противоположностью друг друга. В 1940 году Шульце-Бойзену было чуть больше тридцати, но он уже вполне сложился как личность, причем незаурядная, с сознательными социалистическими взглядами. Антифашистом он был в силу своего резкого до безрассудства характера, радикальным, даже воинственным. Его отец — Эрих Эдгар Шульце был кадровым морским офицером. Первую мировую войну он закончил фрегаттенкапитаном (то есть капитаном второго ранга). После возрождения ВМС был возвращен на службу с присвоением звания капитана цур Зее, то есть капитана первого ранга. Вторая часть фамилии досталась мальчику от матери — Марии-Луизы Бойзен. Харро приходился внучатым племянником и крестником основоположнику германской морской военной доктрины гроссадмиралу Альфреду фон Тирпицу (к слову, личному другу кайзера Вильгельма II).