Корпократия

Язык экономической теории все сильнее влияет на правительственных чиновников. Когда я работал в Министерстве труда, где отвечал за применение закона «О пенсионном обеспечении наемных работников» (ERISA), я много думал о масштабе фидуциарной[10] ответственности, лежащей на пенсионных фондах. На фонды, подпадавшие под действие ERISA, приходилось около 20 процентов общего объема акций в свободном обращении, что делало их крупнейшими акционерами публичных компаний. Следует ли наделять их фидуциарными правами и обязанностями в том же объеме, что и физических лиц, управляющих имуществом в интересах других лиц и несущих перед ними ответственность за это? Я задал этот вопрос Джею Форрестеру, одному из крупнейших теоретиков бизнеса нашего времени. Я до сих пор помню, что он сказал, слово в слово.

Форрестер — твердый противник этой идеи, поскольку она помешала бы работе рынка. «Пенсионные фонды усложняют экономическую систему, — сказал он. — Они уменьшают у человека чувство ответственности, увеличивают затраты и неэффективность, повышая накладные расходы, смещают экономику в направлении бюрократического социализма и тормозят поиск обществом менее громоздких и более понятных социальных структур».

Смысл его слов прозрачен: соблюдение фидуциарных обязательств в уравнении Форрестера — ненужная помеха. Фидуциарные обязательства просто-напросто не учитываются в мире экономики. В процессе принятия решений такой козырь, как эффективность, покрывает общественный долг — ровно так же, как язык экономики отвергает и побеждает язык этики.

В полемике о глобализации язык экономики изменил даже традиционную расстановку политических сил и приоритетов. Демократическая партия, всегда выступавшая в защиту интересов американских рабочих и рассчитывавшая на выборах на голоса крупных профсоюзов, в 1990-х переняла логику извлечения максимальной прибыли и с радостью одобрила политику глобального разделения труда. С одобрения демократов конгресс несколько раз передавал иностранным компаниям огромные контракты, включая оборонные заказы, на том только основании, что такое решение «экономично». Забудьте традиционный наказ избирателей «Сохранять рабочие места!», забудьте традиционную обязанность правительства «Не экспортировать оборонные технологии!». Сегодня главное — экономическая эффективность. Логика корпоративного и экономического новояза означает, что такие решения, в иных обстоятельствах трудные, если не политически самоубийственные, можно оправдывать соотношением затрат и выгод.

Логика корпоративного языка вторглась и во взаимоотношения доктора и пациента, которые для нескольких поколений американцев были ключевым элементом системы здравоохранения. На фоне усилий по обеспечению доступа максимально возможной части населения к медицинским услугам самого высокого качества корпоративное влияние превратило медицину в еще один товар. Пациенты превратились в клиентов. Доктора стали взаимозаменяемы — следствие того, что медицинское обслуживание поставлено на поток с использованием индустриального эффекта масштаба (снижение средних затрат по мере увеличения объема выпуска). Слишком часто самым заметным элементом связи доктор-пациент становятся денежные, а не эмоциональные отношения. Наши поставщики медицинских услуг знают все наши статистические показатели, но о нас им известно все меньше и меньше.

У такого ориентированного на прибыль подхода к медицине далекоидущие последствия. Медицинские исследования больше не проводят ради того, чтобы уменьшить страдания и улучшить качество жизни. Вместо этого эксперты настоятельно советуют при решении вопросов о финансировании изысканий в этой области прежде всего исходить из соображений конкурентоспособности. Комментарии Дэвида Гергена, который работал советником у четырех президентов США — Никсона, Форда, Рейгана и Клинтона, по поводу опытов со стволовыми клетками типичны. «В перспективе у поддержки таких исследований в Америке есть и более значимый политический аспект, — сказал он, выступая в Школе государственного управления имени Джона Кеннеди Гарвардского университета, — и это растущая конкуренция со стороны развивающегося Китая, развивающейся Индии и других стран, уже представляющих непосредственную угрозу рабочим местам в Америке». Все верно, но не следовало ли найти аргументацию более благородную, чем защита рабочих мест?