– Что будет со мной после броска копья судьбы? Не знает никто. Что если мне придется вечно переживать немыслимые мучения. И черт с ним, если это приведет к чему-то светлому – тотальной победе над тьмой. В лучшем случае мы выиграем бой. Ради кого? Потребителей, которые давным-давно превратились в уткнувшиеся в голубые экраны зомби, и самое страшное, чрезвычайно довольные этому, – сказал я, взяв у нее подкуренную сигареты, – я люблю тебя, мы счастливы и нам никто не мешает жить. Неужели стоит разрушать это ради иллюзии, которая может растаять как мираж в пустыне в одурманенных обезвоживанием глазах пилигрима.
– Ты не прав, – парировала Ольга, – не все люди превратились в зомби. И удар копья судьбы может вернуть к истинному предназначению человека множество заблудших душ.
– В чем истинное предназначение человека? – спросил я.
– Ты получил ответ на этот вопрос в саду гурий, – сказала Ольга, после чего стала быстро одеваться.
Конечно, Ольга была права. Я прекрасно знал и понимал это, но как обычному человеку мне хотелось удерживать свое счастье как можно дольше. Впереди была пугающая неизвестность. Впрочем, ждать развязки оставалось недолго. Несколько дней спустя ко мне в кабинет в одеянии канцлера явился Степан Гаврик, который сообщил, что Уильям Виндзор на день уедет в командировку, поэтому на это время мне придется разделить трон в зале «ока потребления» со вторым регентом.
– Первую половину дня сигнал будет принимать Николай Ватутин. Ну а затем эта честь или ноша, зависит от твоего восприятия, выпадает тебе, – ухмыльнулся Гаврик.
По словам Степана, перед тем, как взойти на трон, мне необходимо будет пройти еще один обряд, который должен помочь мне справиться с негативными последствиями процедуры.
– Это не просто дань традициям, а важный элемент защиты от побочного эффекта, который возникает при вхождении в световой поток «ока потребления», – предупредил Гаврик.
Я попытался уточнить детали этой церемонии, но Степан отмахнулся, сказав лишь, что в ней нет ничего особенного. Он предупредил, что завтра будет ждать меня ровно в 18.00 у лифта на моем этаже, и, выходя из кабинета, зачем-то показал мне рукой жест «козы», выставив вперед мизинец и указательный палец, сжав к ладони все остальные пальцы.
– Вот и все, – подумал я, – настал момент истины.
Остаток дня я провел с Ольгой, которая пребывала в каком-то возбужденном состоянии, и постоянно твердила: – ничего не бойся. Свет не оставляет своих воинов даже в самых темных местах вселенной.
Весь следующий день я просидел в рабочем кабинете, сжимая в руке пилум. Поначалу я старался ни о чем не думать, но получалось у меня не очень. Поэтому я сосредоточился на счастливых воспоминаниях своей жизни, и значительную часть в этих воспоминаниях занимала Ольга. Перед тем как покинуть кабинет, я наполнил стакан заранее заготовленным спиртом и одним глотком опорожнил его. В голове слегка закружилось, и граничащая с безразличием уверенность раскатилась по телу.
– Зачем тебе копье? – усмехнувшись, спросил меня Гаврик, который уже ожидал меня у лифта.
– С ним как-то уверенней себя чувствую, – ответил я.
Степан хмыкнул, нажал на знакомую кнопку, и лифт понесся вверх. Как и во время рыцарского бала, мы вновь оказалась в небольшом фойе с масштабной скульптурой в центре зала. Однако теперь скульптура была несколько другой. Теперь вместо Кисельвова и Дуря на кресте, который нес худощавый человек с терновым венцом на голове, сидели животные – птица, напоминающая павлина, змей с гребнем, как у рыбы, полосатый кот, черепаха, муха, которую за конечности и отростки удерживали 12 муравьев, волк похожий на лису, или лиса, похожая на волка – с костью в зубах, а также белый козел с огромными рогами. Всех этих животных накрывали крылья громадной гарпии с некрасивым женским лицом. Гаврик указал мне на дверь со знакомой литерой M. Внутри меня встретили те же кавказцы, которые надевали на меня рыцарские латы во время церемонии посвящения в рыцари-архары, правда, в этот раз они были в папахах, черкесках и бурках белого цвета. Один из джигитов опять указал мне на небольшой подиум, установленный вблизи камина. Я повиновался, после чего второй подошел ко мне с подносом, на котором стоял большой и вычурный кубок, наполненный до краев какой-то черной жидкостью.
– Пей, – прозвучал кавказский акцент.
Я взял довольно тяжелый кубок в руку. Фужер был выполнен из хрусталя на золотой ножке, на которой были изображены такие же животные, как и на скульптуре в фойе. Я долго не мог оторвать взгляд от игры языков пламени из камина в гранях хрустальной чаши.
– Пей, – повторил голос.
Я пригубил. Напиток оказался тягучим, маслянистым и кислым. Не могу сказать, что пить его было невозможно, но приятного в этом было мало.
– Надо, брат, надо, – приговаривал один из джигитов.