Уверенная, что стоит на правильном пути и обязательно докопается рано или поздно до правды, Алена Соболева погрузилась в рутину…
Дни сменялись один за другим. Каждый последующий был похож на предыдущий.
Вот и в этот раз с утра и до самого обеда все шло спокойно и вполне буднично: кофе, сигареты, Интернет и обсуждение проблем насущных в редакционной курилке. У кого машина сломалась, у кого колготки поехали, от кого жена ушла, а у кого любовник новый появился, которого надо в ЗАГС срочно тащить, а он (зараза!) упирается. Но информационным поводом №1 по-прежнему оставалось неудавшееся покушение на советника Штурмина и гибель Рубена Давлатяна. При всех возможных вариантах, ни у кого не возникало сомнений, что заказчиком покушения выступал именно Давлатян, которому Борис Андреевич не только перешел дорогу, но и кислород перекрыл, настояв на срочном возбуждении уголовного дела.
– А ты, Аленка, как считаешь?
– Как знать…
Предпочитая не делиться мыслями и впечатлениями – как говорят, что знают двое, знает и свинья – Соболева все больше думала о том, что Моисеев, самый отвязанный из всех южноморских предпринимателей с криминальным окрасом, неожиданно легко отстал от нее и послушался Штурмина, оставив всяческие попытки отомстить. Конечно, едва ли кто мог пожелать нажить себе врага в лице всесильного советника губернатора, но раньше Роберт Моисеев редко когда думал о последствиях. А здесь ему был брошен вызов прямо в лицо, ему, правой руке Налима, наместнику в Южноморске.
Из состояния забытья ее вывел Вадим:
– Алена, не грузись. Время обеденное. Пойдем чего-нибудь перекусим…
Он широко улыбался во все тридцать два зуба, был взлохмачен и по-юношески небрит, спокоен и открыт для общения. Раньше никогда не замечая разительных перемен, произошедших с ним с момента знакомства, Соболева вдруг обратила внимание, что мальчик стал молодым мужчиной и больше не глядел на нее с обожанием, не вожделел близости, а с достоинством предлагал пообщаться за обедом.
Пока шли, щебетали обо всем на свете. Стыдно признаться, но за заботами последнего времени, статьями и расследованиями, устройством личной жизни, Алена успела позабыть, как легко может быть, когда рядом с тобою просто друг, человек близкий по духу и не требующий ничего за свое внимание. В кафе выбрали столик подальше от чужих глаз и успели сделать заказ.
Ничто не предвещало сюрпризов.
– Прошу вашего глубочайшего извинения, что столь бесцеремонно прерываю беседу, но мне хотелось бы обсудить с вами некоторые вопросы, Алена Игоревна… Это не займет много времени…
Перед ними стоял Иосиф Соломонович Бродник собственной персоной, адвокат, один из первых информаторов или профессиональных собеседников Алены Соболевой. С неизменной щетиной, гривой непокорных седых волос и острыми колючими глазками, непрестанном мешковатом костюме, в котором он выглядел еще более худым, и горделивой осанкой.
– Присаживайтесь, – Алена указала на свободное место.
– Тет-а-тет…
Он не был слишком настойчив, искусно прикидываясь неуверенным старичком, вяло переминался и нервно подергивал головой в ожидании ответа.
Негодуя от неожиданного вмешательства в разговор, Вадим вспыхнул гневным румянцем: в его годы все юноши горячи. Глянув на него, Соболева виновато улыбнулась:
– Прости, Вадим, работа…
Этого хватило, чтобы он, надувшись от обиды, пересел за соседний свободный столик и оттуда кидал подозрительные взоры в сторону престарелого адвоката, который при всем желании едва ли заинтересовал бы Алену в личном плане.
Прежде чем перейти к делу, Бродник долго рассыпался в не слишком удачных восхвалениях и комплиментах, смешиваемых с междометиями-паразитами, а затем вдруг подобрался, заговорил слаженно и четко. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение, а тонкий орлиный нос будто вытянулся еще больше.
– Я внимательно слежу за вашими разоблачениями, Аленушка, и, признаться, поражен напору и бесстрашию. Сегодня подобный героизм многим кажется атавизмом, пережитком прошлого…
Поначалу ей показалось, что старый адвокат запугивает, прибегая к намекам, недоговаривая, привлекая внимание к словам полушепотом.
– Раньше мне казалось, что вы поиграетесь в журналистку и вернетесь к рюшечкам и бантикам, больше свойственным молодым и ветреным девицам. Признаюсь, я ошибся.
Наверное, впервые в жизни не разглядел за красивой оболочкой суть. Дерзкий острый ум, непреклонность в достижении цели. Наверное, старею…
– Во время нашего последнего разговора вы собирались на Святую землю.
Передумали? Или решили вновь тряхнуть стариной и ринуться в бой?
– Отнюдь! Я отвоевал свое лет …дцать назад, – он подозвал официанта, заказал себе чай с молоком и, только когда тот отошел достаточно далеко, чтобы не слышать разговора, продолжил, – и лавры воина меня давно не прельщают. Я обещал после того, как почувствую себя в безопасности, отдать вам имеющиеся в моем распоряжении документы.
Помните?