— Простите, — бормочу я. — Я улетела на много миль.
— В этой комнате находится розовый слон, — говорит мне Джасмин.
Я правильно расслышала? Что происходит? Может, это начало какого-то анекдота.
— О'кей, — киваю я и жду, что будет дальше.
Они смеются.
— Я же сказал: с Алисой это не пройдет, — говорит дедушка.
— Есть ли в этой комнате розовый слон? — спрашивает у меня Джасмин.
— Нет.
— Ты уверена?
— Да, — говорю я. — Посмотрите кругом. Тут нету розового слона. Как он сюда попадет? К тому же розовых слонов не бывает, поэтому я знаю: тут его точно нет.
— А я говорю, в этой комнате — розовый слон.
— О'кей. — Я пожимаю плечами. Куда она клонит?
— Можешь доказать, что его тут нет?
Черт возьми. С минуту размышляю, сбитая с толку. Это не математика. Такие вещи нельзя доказать — это я сразу же понимаю. У тебя имеются лишь свидетельства органов чувств да врожденное здравомыслие, плюс склонная к ошибкам недологика, основанная на опыте. Я могла бы доказать теорему Пифагора, дай мне кто-нибудь листок бумаги, но доказать, что в комнате нет розового слона, я не смогу. Я думаю обо всем, чему научилась в школе за последние несколько недель, о странных играх, в которые я теперь умею играть, и смотрю Джасмин прямо в глаза.
— Да, я не могу этого доказать, — говорю я. — Поэтому я заключаю, как и вы, что в этой комнате и вправду есть розовый слон.
Оп-паньки! У меня такое ощущение, что так в эту игру играть не положено, но я понимаю, что выиграла.
Джасмин улыбается и качает головой:
— А знаешь, я никогда раньше не слышала такой ответ. Как странно.
— Вот такая у нас Алиса, — говорит бабушка.
— Я тестировала сотни детей, и все они рвали на себе волосы, стараясь убедить меня, что в комнате нет розового слона.
— А зачем вам было тестировать сотни детей? — спрашиваю я.
— Я проводила эксперимент, чтобы выяснить, как люди определяют реальность и как, по их ощущениям, эта реальность сконструирована, — отвечает Джасмин. — Тут все дело в логических формах, с помощью которых люди станут убеждать меня, что розового слона в комнате нет. Некоторые дети говорят: «Сами посмотрите — видите, нет ведь его тут». Тогда я говорю: «А если б я была слепая, как бы вы меня убедили?» Они перебирают способы восприятия один за другим. После этого я заявляю, что розовый слон невидим и поэтому они его не видят, и снова прошу доказать, что в комнате его нет. Большинство говорят, что невидимость — это обман, или что невидимое — нереально, но доказать это им трудно. Или они спрашивают: «А откуда вы знаете, что он розовый, раз он невидим?» — и тогда начинается совершенно отдельная заморочка.
— Что означает Алисин ответ? — спрашивает дедушка.
— Не знаю, — говорит Джасмин. — Алиса? Почему ты согласилась, что в этой комнате есть розовый слон, хотя очевидно, что его тут нет?
Теперь я устала, и мне охота перечить.
— Как это нет? — говорю я. — Мне показалось, вы говорили, что есть.
Джасмин смеется:
— Да-да. Мы обе знаем, что на самом деле его тут нет.
— Докажите, — говорю я.
И я думаю: я согласилась с ней потому, что устала, а еще сегодня воровала и врала, и вообще-то мне безразлично, есть в комнате розовый слон или нет. Если Джасмин угодно — что ж, отлично. Я даже с ней соглашусь. В конце концов, какое значение имеют реальность и истина? Прямо сейчас розовый слон, будь он в этой комнате, смог бы изменить мою жизнь лишь одним способом: сел бы на меня, чтобы я надолго загремела в больницу и больше никогда не увидела своих «подруг».
Взрослые снова смеются.
— Ну ладно, умники-разумники, — говорит дедушка. — Баиньки пора.
Глава двадцать пятая
Во вторник утром, вскоре после завтрака, в мою дверь стучат. За дверью незнакомая женщина и мужчина, похожий на инженера. У женщины в руках планшет и пачка журналов под мышкой, а мужчина толкает тележку с телевизором и видаком.
— Это вы Алиса Батлер? — спрашивает женщина.
— Да, — говорю я.
— Хорошо. Мы вот вам телевизор привезли.
Я нахмуриваюсь:
— Но мне не нужен…
— И еще кассеты. Так как материалы, презентуемые сегодня остальным делегатам, все в формате видео, кто-то намекнул, что ваша болезнь не помешает вам поучаствовать. Так что мы принесли вам записи. Это Джон, наш местный техник. Сейчас он вам тут все подключит. — Она расплывается в улыбке. — О'кей?
— О'кей, — говорю я. — Спасибо.
Она вытаскивает из-под зажима планшета несколько листков А4 и протягивает мне. Заголовок — просто номер: 14. Подзаголовок гласит: «Взрослый или ребенок?» Она отмечает что-то на листке, оставшемся на планшете, и вручает мне стопку журналов.
— Эти штуки всем раздаются. Для помощи в ваших исследованиях.
Забрав у меня журналы, она кладет их в изножье кровати, вновь одаряет меня широкой улыбкой и исчезает. Почему это у людей с планшетами всегда такие жизнерадостные улыбки? Может, мне стоит завести планшет.