Корпорация «Попс»

Когда мне было четырнадцать, люди еще носили рейтузы. Джинсы не желали сидеть как надо. Хорошая одежда вся была мешковатой, и размера «для тощих» не существовало. Хипстерских шмоток — тоже, как и клешей (за исключением джинсов на убогих подростках 1970-х в школьных видеопособиях по сексуальному образованию). Я, наверное, тогда выглядела, как «антимодницы» в этих документалках — такие же кудряшки, дурно скроенные джинсы и свитерки с длинными рукавами от никому не известных зачуханных фирмешек. Эти девчонки совсем не стараются «вписаться». Это потому, что не могут, — или потому, что не хотят? Подозреваю, верен первый ответ, хотя возможных причин — наверняка бесконечность. Я отмечаю, что у всех остальных девчонок есть одна общая черта: они с ног до головы утыканы знаками самоидентификации. Они говорят: «смотри, кто я такая», тогда как антимодницы говорят: «я никто». Интригующий момент: менее модным девчонкам разрешается войти в основную группу чаще всего после того, как их внешность раскритикуют и вынудят поменять имидж, или если антимодница одолжит какую-нибудь «клевую» шмотку у своей новой «подружки».

Теперь все это начинает мало-помалу связываться с моей идеей насчет кулонов/фенечек. Я записываю, каковы, судя по всему, основные метки самоидентификации, и делаю несколько зарисовок со стоп-кадров видео. Потом решаю отдохнуть от ящика (чего-то мне от него поплохело) и принимаюсь листать журналы. Здесь я вижу то же самое: понтовые сумочки, закатанные джинсы, связанные «на заказ» кружева, кольца, противопотные повязки, пластиковые и проволочные браслеты, бархотки, бисерные фенечки, заколки, синий (розовый, черный) лак для ногтей, «клевые» ленточки в волосах, понтовые носки, понтовые футболки, понтовые улыбки… Когда это, однако, девушки-тинейджеры успели стать такими понтовыми?

Я еще читаю и делаю заметки, и тут появляется Бен с ланчем на подносе.

— Ни хрена себе, — говорит он, увидев телевизор.

— Да уж, — говорю я. — Гора пришла к Мухаммеду.

— Мило с ее стороны.

— Знаю. Мне даже журналы принесли.

Он начинает снимать жиронепроницаемую бумагу с тарелок на подносе.

— Их всем раздали, — замечает он. — Киеран только что понес свои к себе в комнату. Последнее, что от него слышали, — слова «о, бэби, бэби».

Я смеюсь.

— Ой, редкий отстой.

Бен тоже смеется:

— У него нездоровая одержимость девушками-тинейджерами.

— Да, у него и у всего остального общества… Ой, спасибо. — Бен передал мне тарелку сэндвичей с гарниром из салата и чипсов. Я присматриваюсь к сэндвичам. — С чем это они?

— Это фалафель [103]с острой луковой приправой.

— А зачем в салате цветы? Они что, съедобные?

— Судя по всему, это настурции. Все про них спрашивают. А шеф-повара говорят, да, их можно есть. Они с какой-то местной фермы органических продуктов.

— Клево. Никогда раньше не ела цветов.

— Я тоже. — Он улыбается и берет один из журналов. — Что ты там сказала про Киерана и все остальное общество?

— А, это было наблюдение насчет сексуализации девушек-тинейджеров, — говорю я. — Меня просто поразило, когда я листала журналы: насколько… я не знаю… порнографичнееприходится в наши дни быть детям. Может, я просто старею. Как бы то ни было, я не удивлена его реакцией. Несомненно, она логически следует из всей этой дряни.

— Чтоб я сдох, — говорит Бен, листая журнал. — Да, ты, пожалуй, права. На них действительно меньше одежды, чем когда я был маленький, или я просто-напросто успел состариться?

— Меньше одежды, — говорю я.

— Однако я не нахожу это привлекательным, — говорит Бен. — Только несколько диковатым.

— Не уверена, что от тебя кто-то ждет, чтобы ты счел это привлекательным. Это должно казаться привлекательным для девушек-тинейджеров. — Я смотрю через его плечо на каскад картинок: девушки-тинейджеры, телеведущие и поп-звезды; рекламные объявления разрастаются в целые статьи. — Знаешь, что я думаю? — говорю я. — Я думаю, общий посыл всех этих фишек таков: я готовлюсь.Ну, понимаешь, я готовлюсь гулять с парнями. Я готовлюсь заниматься сексом.Я… я не знаю, меня просто беспокоит, что в этих журналах столько ребячливости, и в то же время — столько секса. И это не статьи в рубрике «решаем проблемы». Тебя побуждают — игриво, так сказать, «по-детски», — уделять столько внимания дизайну твоих «понтовых» носков и твоей «понтовой» сумочки, и покрою твоих джинсов а-ля ребенок-телеведущий, и лаку для ногтей цвета жвачки потому — ну, по сути, — потому что ты хочешь, чтобы мальчики захотели тебя трахнуть. Но прямым текстом про это не говорится. Только эвфемизмы: западать, лизаться, замутить. Издатели не говорят: «Вот как можно заставить мальчишек мечтать о том, чтобы тебя трахнуть».

— Мальчишек — и Киерана, — замечает Бен.

Я улыбаюсь: