Корпорация «Попс»

Гомеопатия — определенно искусство, и в то же время наука. Названия снадобий всегда вызывали во мне трепет. Arsenicum, Lachesis, Pulsatilla, Tarantula, Natrum Muriaticum… Их тысячи, и все на латыни. Гомеопатические снадобья продаются в разных формах — настойки, мягкие облатки, таблетки. Я всегда покупаю их в самом обычном виде — маленькие, круглые, белые пилюльки с лактозой, которые рассасываются на языке. Каждая пилюлька содержит лишь легкий, шепчущий намек — будто случайное воспоминание или забытый сон — на изначальную субстанцию, которая была разбавлена и взболтана, порой тысячи раз, для высвобождения ее энергии (и для того, чтобы она перестала быть отравой, поскольку все гомеопатические вещества — яды). Сперва я не верила, будто в этой странной медицинской системе что-то есть — уж очень она отличалась от всего, что я знала раньше. А потом я увидела, что снадобья действуют. После открытия гомеопатии я ни разу не ходила к врачу. Однако спасти дедушку не смогла. Под конец он отказывался вообще от любых лекарств.

Зеленый Человек пристально смотрит на меня, его глаза почти затерялись в курчавых листьях бороды и волос. Я однажды читала, что и по сей день можно увидеть Зеленых Людей, прячущихся высоко под церковными куполами, — свидетелей нашего языческого прошлого, созданных язычниками, которым пришлось строить церкви. Я улыбаюсь Зеленому Человеку, но он только знай таращится на меня. Я убираю его и достаю записную книжку.

Вообще-то лекция Марка Блэкмена слегка меня воодушевила. Я наскоро царапаю еще пару-другую заметок и мыслей под тем, что написала во время его рассказа, а потом еще раз просматриваю все подряд. Внезапно превратившись в образцовую студентку, я аккуратно рисую матрицу свойств, какими, по моим ощущениям, мог бы обладать товар для девушек-тинейджеров, а потом добавляю колонку, озаглавленную всего двумя словами: «Автоматическая трансмиссия». Товар должен быть способен к самораспространению. Пишу себе еще одну памятку: Если возможно, сам товар нужно сделать средством трансмиссии.

От стука в дверь я подпрыгиваю. И это я, говорившая себе, что спокойно отношусь ко всем этим странным делам, что здесь творятся; а теперь кто-то постучал в дверь, и я чуть со стула не упала. Может, это Хиро или его друг со своим «текстом подлиннее»? Я открываю дверь и вижу улыбающегося Бена.

— Отлично. Ты здесь, — говорит он.

— Привет, — говорю я. — Как твое плавание?

— Нормально. — Он ухмыляется и заходит в комнату. — Когда у тебя?

— В три. Я просто делала кое-какую работу и собиралась слегка вздремнуть.

— От компании не откажешься?

— Да, было бы мило. Хотя мне правда нужно поспать. Прошлой ночью я отрубилась прямо в одежде, а когда проснулась в шесть, мне в ухо орало радио.

— Фу.

— Да.

Я забираюсь на кровать и сажусь по-турецки. Бен примостился в кресле.

— Ну, и чем это ты занимаешься? — спрашивает он.

— Девушками-тинейджерами.

— Боже, да ты шустра.

— Шустра? Какое там! Я только начала.

— Все это… — Вид у Бена расстроенный, его темные глаза бегают по комнате.

— Что?

— Довольно зловеще, тебе не кажется?

— Что зловеще? — спрашиваю я. Ему действительно как будто не по себе. — Бен?

Он закидывает ногу на ногу, потом меняет их местами.

— Вся эта болтовня о сетях, фазовых переходах и вирусах. Не знаю. Просто меня это немного выбило из колеи. — Он смотрит на свои руки. — Это правильно?

— Наверное, — говорю я. И тут до меня доходит, что он не имеет в виду «правильно» в смысле «адекватно». Он не о своей реакции, а о том, правилен ли наш проект с точки зрения морали. — Мы просто выполняем свою работу, — говорю я. — Не мы придумываем правила, не мы одобряем проекты. Если люди не хотят то, что мы делаем, они это не покупают. Это их выбор.

— Да, но мы учимся прививать зависимость. Учимся врать. Создавать товары, подобные вирусам…

Я нахмуриваюсь:

— Да. Я знаю.

— Если знаешь, почему участвуешь?

— Э… — Я хочу сказать, что делаю это, потому что от нас этого ждут: потому что для этого мы и здесь. Но это ничуть не похоже на истину. Я не такая — я никогда не любила делать, что велено. Однако реальная причина в каком-то смысле еще хуже. — Мне нравится сложность задачи, — признаюсь я в конце концов. — Мне по душе мысль, что я могу справиться с по-настоящему трудной проблемой или найти решение головоломки. Я знаю, что это слегка убого…

— Господи. Ты наверняка и кроссворды любишь. — Он кривится.

— В свое время я их составляла. Это был мой хлеб до того, как меня пригласили в «Попс». — Я смотрю в пол. На коврике — интересный узор, будто черепицей выложены правильные геометрические формы.

— Тебя нашли по программе поиска талантов, да?

— Откуда ты знаешь?

— Кто-то что-то такое упоминал. Значит, «Попс» решила, что твои навыки решения головоломок — как раз то, что ей нужно. Интересно…

— Ты какой-то как неродной, — говорю я. И правда что. Он ведет себя так, будто я — тайна, которую он пытается разгадать.