Корпорация «Попс»

Семья Янгов открыла свои двери Элизабет Стивенсон, ее мужу Роберту и их детям. Томас подыскал для Роберта работу на ферме, а дети помогали, как могли, по дому и на поле. Были разговоры: может, им повезет в Тонтоне, столице соседнего графства Сомерсет, где появилось много новых вакансий в текстильной и прядильной промышленности. Еще Роберт подумывал о жизни на море, однако был слишком стар и не знал, что его семья будет делать, пока он будет в плавании. Мэри так и не удалось выяснить, что случилось со Стивенсонами. Однажды утром она встала и обнаружила, что они просто-напросто исчезли. Накануне вечером случилась небольшая перепалка — кто-то из Стивенсоновских детей украл сыр, — и, очевидно, они решили, что им тут больше не рады. Мэри прокляла себя за то, что вообще упомянула о краже. Зачем она это сделала? Но, быть может, семье и так пора было в дорогу. Приближалась зима, и работы для них находилось все меньше и меньше.

Мэри не сомневалась, что младенца, появившегося на крыльце неделей позже, родила Элизабет. И Мэри понимала, почему Элизабет оставила ребенка — несчастная и не могла поступить иначе! Будущее этого крохотного голубоглазого малыша было бы абсолютно неопределенным, останься он с родителями. Ведь то немногое, что было в их жизни определенным, складывалось в совершенно безрадостную картину. У них не было дома, не было работы. Долгие годы им предстояло жить впроголодь, без крыши над головой. В любой момент Роберта могли обвинить в бродяжничестве и посадить в колодки или высечь кнутом. По дороге в Тонтон, или куда там они отправились, их бы наверняка снова ограбили. Шансы выжить в антисанитарных условиях большого города у ребенка были бы мизерные — если б он вообще добрался туда в целости и сохранности. Мать должна поступить так, как для ребенка лучше всего. Мэри, у которой были четыре крепких чада, знала, что на месте Элизабет поступила бы с ними точно так же. Оставив сына на ферме, бедняжка сделала для него то единственное, что могла. Она дала ему маленький шанс выжить. У него будут свежий воздух, еда, убежище; если Янги будут к нему добры и не выбросят в какую-нибудь канаву, у него будут очень даже неплохие шансы. После краткой дискуссии Янги и вправду решили: раз прокормить еще один рот они могут с легкостью, их христианский долг — заботиться о мальчике до тех пор, пока он не окрепнет и не встанет на ноги. И еще они подумали, что, может, родители за ним когда-нибудь вернутся; впрочем, этого так и не случилось.

Разумеется, еще один мальчик был ценным прибавлением в фермерском семействе, и Фрэнсис вырос сильным, полезным работником. В шесть лет он уже справлялся с большинством обязанностей взрослого мужчины. Он сеял семена, доил коров, собирал фрукты, чистил конюшни, ухаживал за курами и свиньями, взбивал масло и помогал Мэри и ее дочери Молли делать сыр. Молли, тех же лет, что и Фрэнсис, была в семье самой юной; к тому времени, когда младшим исполнилось девять, старшие мальчики уже ходили в школу латинской грамматики. Семья по-прежнему жила припеваючи. Дважды в неделю излишки с фермы отправлялись на деревенский рынок или, все чаще и чаще, увозились на телеге на дальние рынки, где их можно было продать подороже. Местных жителей это злило. К Янгам всегда хорошо относились и держали их за почтенное семейство. Но теперь их популярность начала увядать. Томас-старший не видел ничего дурного в том, чтобы отправлять свои лучшие сыры, шкуры и соленья на рынки в Лондон и Бристоль, но деревенские были с ним не согласны. Обязанность йоменов-фармеров — снабжать местное население дешевой едой, настаивали они. У них имелось два веских аргумента. Первый был прост. Деревенским ведь нужно где-то покупать еду, а если местный фермер им ее не продает, как же они ее раздобудут? Им что, забросить ремесла и всем стать фермерами? А если так, кто тогда будет портняжничать, ткать, варить снадобья, валять дурака? У каждого была своя роль; роль йомена и фермера — продавать еду местным жителям.

Имелся также более всеобъемлющий экономический довод. Деревенские указывали, что Томас и Мэри покупают обувь и ткань не в Лондоне, а поблизости, на деревенском рынке. Но разве местные ткачи и сапожники смогут работать без пищи? Если деревенские будут вынуждены покупать еду на рынке — привезенную за много миль другими фермерами, по абсурдно высокой цене, — то, чтобы выжить, им придется поднять расценки на свои услуги. Делать деньги, торгуя на дальних рынках, — однозначно ложный экономический ход, твердили сельчане. Сегодня Янги могут оказаться в барыше, но завтра от него не останется и следа, потому что цены неизбежно подскочат. В конечном итоге все цены поднимутся, и ради чего? Куда как лучше торговать на местном рынке. Но Томас Янг заключил договоры и не собирался их расторгать. Эти споры не утихали несколько лет.