Характерный поворот получили на суде также попытки обвинить членов организации в антисоветской агитации и пропаганде, а Курицына, глумившегося над портретом Сталина, в подготовке террористического акта. Суд проходил в условиях начавшейся десталинизации репрессивной политики, что, несомненно, повлияло на действия всех сторон. Следователи уже не добивались от подсудимых любыми средствами безусловного подтверждения на суде показаний об антисоветских заявлениях и действиях, полученных на этапе следствия. Этот характерный для сталинского периода принцип теперь не работал или работал в смягченном виде.
Сами подсудимые, воспользовавшись этим, отказались на заседании трибунала от своих прежних показаний. Вполне в духе времени они заявили, что «на предварительном следствии оговорили себя и друг друга». Суд не отверг этот отказ. В результате, как отмечалось в приговоре, обвинение в том, что ряд подсудимых «проводили антисоветскую агитацию, пропаганду, клеветали на колхозный строй, слушали и распространяли иностранные радиопередачи „Голос Америки“ и „Би-Би-Си“ в судебном заседании не нашло подтверждения», поскольку было основано только на показаниях подсудимых, опровергнутых ими.
Невероятное превращение произошло также с многочисленными подробными показаниями о манипуляциях Курицына с портретом Сталина и его «террористических» высказываниях во время одной из коллективных вечеринок в 1952 году. Если бы обвиняемые подтвердили эти показания на суде, Курицыну мог грозить расстрел за терроризм. Однако на суде и по этому пункту произошел отказ от свидетельств, зафиксированных в протоколах допросов на стадии следствия. Подсудимые заявили: «Со стороны подсудимого Курицына они не видели случая, чтобы он допускал злобные антисоветские выпады и террористические намерения в адрес одного из руководителей Партии и Правительства, они и сам подсудимый не знают, кто был изображен на портрете, который Курицын перенес с окна на стол».
Правда, допрошенная на суде свидетель Г. Рудниченко показала, что ее брат, подсудимый Людвиг Рудниченко рассказывал ей «о глумлении Курицына над портретом одного из руководителей Партии и Правительства». Однако при проведении очной ставки в суде Людвиг Рудниченко «категорически опроверг эти показания своей сестры… и заявил, что он на совещании в городе Снятине не был и ничего своей сестре не рассказывал»[703]
. Сам Курицын тоже утверждал, что «он террористических намерений не высказывал, а лишь перенес один портрет (кому принадлежит не знает) с окна на стол»[704].В соответствии с этим суд счел основную группу подсудимых оправданной по соответствующим статьям «за недоказанностью предъявленного обвинения»[705]
. В конечном счете обвинения в антисоветской агитации были предъявлены одному только Павленко, против которого по этому пункту дали показания другие арестованные, в частности его знакомые хозяйственные руководители.Подробно перечислив на десятках страниц нарушения подсудимыми законов в хозяйственной сфере, сделав детальные подсчеты сумм хищений государственного имущества, взяточничества и т. д., суд в своем приговоре ограничился лишь краткой констатацией по антисоветской агитации:
Кроме того, являясь более 10 лет главарем преступных вооруженных организаций, подсудимый Павленко среди своего окружения неоднократно высказывал антисоветские измышления против мероприятий, проводимых коммунистической партией и Советским Правительством, противопоставлял условия жизни рабочих его преступной организации условиям жизни рабочих Советских промышленных предприятий и колхозов[706]
.Павленко пробовал протестовать и подавал заявления в Военную коллегию Верховного суда о своей невиновности в антисоветских высказываниях[707]
. Впрочем, на самом деле это не имело большого значения. Вмененная в конечном счете Павленко и другим подсудимым статья была даже более суровой. Отказавшись в основном от обвинений в антисоветской пропаганде и агитации, суд сосредоточился на доказательстве тезиса о нанесении организацией Павленко крупного экономического ущерба государству в контрреволюционных целях.Это статья 58-7 Уголовного кодекса, которая предусматривала санкции за «подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций». По этой статье предусматривалось наказание вплоть до расстрела.