Корпорация цветов

— Что нет? — рассердился Градэ. — Поверь мне, голубчик, это сейчас ты играешь с ребятишками из аяснов и не делаешь никаких различий. Но когда ты повзрослеешь, ты будешь смотреть на них как на глупых животных.

— Нет, нет, — воскликнул Вирго, — я буду не такой, но… Я хотел спросить другое. Что стало с Фриззе, господин Аннади? Что стало с речным чудовищем?

— Гм, — пожал плечами старик, — ну вопросы у тебя, братец. Откуда же я могу знать, что с ней произошло? Может быть она погибла, а может быть и вовсе покинула реку. В любом случае уже много лет о неё нет никаких слухов. Оно и к лучшему.

— А вдруг она жива? — с жаром спросил Кратц. — Вдруг всё это время она там, в реке, вдруг она…

— Никаких вдруг, мой друг, — оборвал его Градэ. — Бог знает, что ты говоришь. А мне, старому дураку, не следовало забивать твою голову всей это чепухой.

Старик уперся локтями в колени, переплёл пальцы и уложил на них подбородок. Лицо его приняло непроницаемое выражение. Вирго понял, что говорить с ним на эту тему бесполезно и решил сам выяснить то, что его так заинтересовало. В тот день ему не удалось придти к реке, а на следующий с раннего утра Кратц бродил по лесу со своими юными подружками. Ещё через день Вирго отравился ягодами и неделю провалялся в жару и бреду, а потом на долгие годы он и думать забыл о Фриззе, чудовище из электрической реки.

В детстве многое забывается очень быстро, но ещё стремительнее забывается и само детство. Иногда Вирго ещё до зари поднимал с постели заспанную Зои и вместе с ней шел будить Нанарин, которая отбивалась так, как будто от этого зависела её жизнь. Втроём дети отправлялись в мавкин лес, где умывались чистой как слеза озёрной водой, завтракали сорванной с куста земляникой и играли в прятки, воображая себя разбойниками.

В лесу было тихо и спокойно, даже звонкие крики не нарушали его торжественного молчания. Мало помалу детьми начинало овладевать состояние восхищенного единения с природой, когда каждый лишний звук воспринимается как личное оскорбление. Вирго шагал впереди, стараясь идти как можно тише, за ним мелкими шажками семенили взявшиеся за руки Зои и Нарин. В черных волосах Нарин пламенели бутоны купальницы и алых тюльпанов, Зои сосредоточенно жевала травинку и внимательно оглядывалась по сторонам. Из всей компании только она беспокоилась о том, что бы сказали взрослые, увидев их в мавкином лесу. Именно из-за её опасений из дома выходить приходилось ещё в утренних сумерках, когда все взрослые ещё крепко спали.

А лес открывал перед детьми свои самые сокровенные тайны. Серебристо-серые стрелки травы блестели от капель росы, черные ягоды вороньего глаза хищно смотрели из четырёхлистной окантовки. Вороний глаз Нарин упорно называла "жемчужинкой", малину и тутовник "бисером", а мелкую лесную землянику почему-то ракушками. Вообще надо сказать, что стремление Нарин назвать каждую вещь своим особенным именем происходило не от её богатого воображения, а от неосознанного желания обладать всем миром. Обладание она понимала через наречение, и так Зои вдруг превращалась в "Зое", Вирго во "Ирго" И "Врего", а мавкин лес в скромное "мой лес". Иногда Зои совершенно не понимала подругу, иногда даже обижалась, но совершенно не могла сердиться, когда Нарин обнимала ручками её за шею и говорила, что Зои "совсем моя".

В малиннике Вирго чувствовал себя, как рыба в воде. Малину он мог есть до бесконечности, предпочитая её завтраку, обеду и ужину, а ягода, которая росла в мавкином лесу была ещё и крупной, как садовая клубника. Кратц набирал полные пригоршни ароматной малины и с наслаждением поедал её так стремительно, что наблюдающая за ним Нарин только завистливо вздыхала. А ещё была лесная мята с нежным запахом, если нюхать с куста, и с навязчиво-резким, если оборвать листики и растереть в ладонях. Была разноцветная медуница, маленькие цветки которой можно было осторожно вытянуть из зелёных гнёзд и высосать сладковатый сок. Была отчаянно жгучая крапива, которую можно было спокойно брать в руки во время цветения. И толстые стебли иван-чая, с которых начисто обдирались все листья и делались шпаги и мечи. Марьянник, который Нарин упорно называла "фонариками" и, конечно же люпин, который рос повсюду. Для Кратца лес был отдушиной, где он мог чувствовать себя самим собой. В лесу ему дышалось легко и свободно, он утрачивал всякую скованность и двигался легко и свободно. Вирго казалось, что входя под своды мавкиного леса он становится его неотъемлемой частью, сливается в единое целое с вековыми соснами и папоротниками, ягодными кустами и низкой мягкой травой. В лесу Кратц был счастлив.