Впоследствии я часто задумывался о том, чем же я руководствовался, когда срывал малиновый люпин, но единственное, что приходит мне в голову, так это внезапно возникшее желание что-то держать в руках. Когда я неуверен в себе, когда ситуация выходит у меня из-под контроля, одним словом, когда от моих действий ничего не зависит, я стараюсь чем-то занять руки. В моём кабинете у меня на столе лежит маленькая фигурка из оникса, изображающая мотоцикл, и во время разговора с неприятными посетителями я постоянно верчу её в руках, ощупывая пальцами каждую выемку на мотоцикле. Дома у меня нет специального предмета для таких целей, а когда мне приходилось просиживать ночи рядом с кроватью больного ребёнка, я хватал первое, что попадётся под руку. Обычно это была какая-нибудь мягкая игрушка. Когда Настя сильно заболела гриппом, я два дня подряд не отходил от её кроватки и всё вертел в руках красную плюшевую лошадку, которую сам подарил дочери на какой-то праздник. Почему-то когда Настя выздоровела, я буквально возненавидел эту лошадь, потому что каждый раз, когда я брал её в руки, она напоминала мне дочь, мечущуюся в жару, врачей, которые кололи её, маленькую, несколько раз в день. Я уже говорил, что к вещам я всегда относился с трепетом, испытывая к некоторым крепкую привязанность, а к другим натуральное отвращение. Сейчас я уверен, что когда мы близко контактируем с вещами, мы передаём им частичку самих себя, своих ощущений, свои мысли и некоторые чувства. Например, где бы я не был, когда я надеваю связанный руками моей дочери шарф (и шарф совершенно нелепый, ведь я уже говорил, что моя Настя далеко не рукодельница), я снова чувствую себя дома. Как наяву вижу Настю, которая вязала этот шарф так долго, что я уже начал над ней посмеиваться, нашего полосатого кота, спящего у её ног и самого себя, сидящего за какой-то книгой. Я сорвал малиновый люпин совершенно машинально, особо не думая о том, для чего я это делаю, а когда немного подержал его в руках, понял, что мне стало гораздо спокойнее. Будто бы люпин забрал все мои сомнения, весь страх, я почувствовал себя куда как более уверенно.
Вот так, с кремово-малиновым люпином в руках я и добрёл по дороге через вересковую пустошь до самого моря. Некоторое время я стоял на берегу, который не был ни песчаным, ни каменистым, а просто состоящим из голого солончака, смотрел на спокойные волны и жадно вдыхал свежий морской ветер. Я не думал ни о том, куда же занесла меня судьба, не думал о том, как мне теперь вернуться домой, я просто стоял на берегу и любовался открывшимся мне видом. Небо нависало прямо над головой, мрачное, сплошь затянутое тучами, солнце с трудом пробивалось сквозь облака, да и то только за тем, чтобы на несколько минут осветить берег и пустить по воде дрожащую золотистую дорожку. Но несмотря на это, день был довольно ясным, без куртки мне было тепло и ветер, как ни старался, не мог вызвать у меня даже лёгкого озноба. Я медленно зашагал вдоль берега, лениво пиная подвернувшийся камешек. То и дело над волнами пролетали чайки, охотящиеся на рыбёшку, и их крики вызывали у меня смутную ассоциацию с криком совсем маленького ребёнка, который кричит от сильной боли. Это несколько подпортило мне настроение, но вскоре я увидел впереди смутно различимую человеческую фигуру и ускорил шаги. Некто впереди быстро шел мне навстречу, и на какой-то миг мне даже показалось, что это Валерия. Вскоре я понял, что это не она, но всё равно обрадовался, надеясь, что этот кто-то поможет мне выяснить, где же я оказался.
Через несколько минут я увидел, что ко мне быстро приближается высокая женщина в длиннополой одежде серого цвета. Её длинные черные волосы выбивались из-под серого платка, а лицо было какого-то болезненного оттенка. Щёки и лоб горели как в лихорадке, губы запеклись, серо-голубые глаза нездорово блестели, белки были покрасневшие. Черты лица незнакомки были строгие, и я бы даже сказал классические, нос ровный, с небольшой едва заметной горбинкой. Женщина шла прямо на меня, а когда мы поравнялись, она даже не замедлила шагов, только свернула в сторону и пошла дальше, прижав одну руку к груди. Я повернулся и окликнул её:
— Эй! Погодите, мне нужна помощь!
Казалось, она даже не услышала меня, поэтому мне пришлось пробежать пару шагов и схватить её за рукав. Женщина не повернулась, не вздрогнула, только покорно остановилась и, понурив голову, стояла, ожидая, когда я отпущу её. Мне не показалось, что я её напугал, однако я счел нужным несколько раз извиниться и только после этого задать интересующий меня вопрос:
— Я заблудился. Вы не подскажете мне, куда я попал?
Казалось, женщину даже не удивил мой вопрос, хотя я уверен, что если бы кто спросил меня о том же, я бы счел его пьяным или сумасшедшим. Но женщина только взглянула на меня безразличными глазами и тихо сказала, почти не разжимая губ:
— Эридэ.
Голос её был безвкусный и бесцветный. Меня ответ никоим образом не удовлетворил и я спросил уже настойчивее:
— Простите, я что-то не пойму, где это?