Его взяли той же ночью - у Опера к тому времени, очень хорошие подвязки в уголовной полицией Нижнего были! Очень плодотворно сотрудничали, на благо Государя Императора, Государства Российского и «Корпорации USSR»...
Кого «взяли»?
Экспедитора - кого же, ещё... Он и его подельники по сбыту краденного, показали и, где труп убиенного им Му-му спрятали и, кому фургон с хабаром загнали и, где лошади...
Всё нашлось!
Егора, эта мразь не сумела завалить с одного выстрела - ибо, здоровущ и силён мой Му-му был! Судя по тяжести закрытого гроба, который мы - под вой вдовы и трёх дочерей-сирот, ввосьмером зараз, от Замка на Старое Кладбище несли - меняясь через каждые сто метров, под полтора центнера - это точно! А, может и, за...
Картечь, страшно изуродовала Му-му - лицо, глаза... Но, не убила. А, перезаряжать мушкет - довольно-таки, мешкотное дело. И, Экспедитор порол Егора штыком - добивая. Вся грудь и брюхо - в решето...
Дело получилось резонансное - я постарался... Вообще-то, за уголовные преступления - даже за «мокруху», в царской России в те времена приговаривали к «вышаку» не часто. Если, мне изменяет память и не врёт статистика - раз в семнадцать реже, чем в демократической Америке тех лет.
Поэтому, нижегородская общественность очень сильно удивилась, когда судом присяжных Экспедитор был приговорён к повешению. А, как был удивлён он сам... Так, громко удивлялся - когда, его конвойные из зала суда тащили!
С палачом познакомился и поговорил я лично - никому больше не доверил.
Милейший человек, кстати! Довольно-таки, молодой мужик ещё - лет тридцати пяти, только начинающий полнеть и лысеть. Достаточно интеллигентен для своего крестьянского происхождения, начитан, умен. Хороший семьянин, хлебосольный хозяин и всё такое прочее...
За ужином разговорились.
- Разрешите полюбопытствовать, уважаемый Порфирий Иванович...,- после третьей рюмочки - чуть ли не на брудершафт, спросил я,- чем был обусловлен ваш выбор такой весьма экзотической профессии?
- Ну, а что? Работа, как работа... Не хуже, чем у других...,- невозмутимо ответил он, закусывая хрустящим огурчиком,- не я вешаю, а закон казнит!
Палач, важно и с многозначительным видом, поднял указательный палец вверх:
- Я лишь орудие закона... Как верёвка, к примеру. Вы, уважаемый Дмитрий Павлович, к верёвке какие-то претензии имеете?
- Да, что Вы... А, всё мне интересно, как люди... Ээээ... Становятся палачами. Клянусь - останется между нами.
Тема была довольно склизкой и, для него неприятной. Но, он так был ошеломлён и польщён моим появлением у него в гостях, что ответил. Хотя и, изрядно морщась:
- Не я эту «работу» нашёл, она меня выбрала!
Палач, снова налил нам по рюмочке... Выпили, закусили и, он продолжил:
- Зарезали мы как-то со товарищи, купца с приказчиком...
Вот, дела!
- ...Да, кто-то выдал - взяли через три дня на постоялом дворе, со всем их барахлом. Суд, то - да, се... Ну, сам знаешь! Товарищ то мой, многоопытный был - старый каторжанин: на меня всё свалил... Резал то, он - как на духу говорю, Дмитрий Павлович!
Он посмотрел мне в глаза:
- Зачем, мне тебе врать?!
Судя по всему, он действительно, не врал! Врать с таким взглядом невозможно.
- Резал-убивал он - я лишь пособлял, а как взяли нас, так его нож в моих вещах оказался. Ну, суд и слушать меня не стал - меня к повешению, моего товарища к каторге.
- А, палач в тюрьме - уже старый и немощный был и, просил он у начальства себе помощника... Ну, мне и предложили. Тягостно мне было - молился долго... Но, я дал согласие. Молод был - страшно умирать было! Сейчас бы, не знаю... Не согласился бы, наверное...
Палач перекрестился на стоящую в положенном месте закопчённую икону, божась...
«Сейчас», у палача было пятеро деток - он нашёл себе оправдание потребностью кормить семью. Не дай Бог, конечно. В принципе, я действительно - не осуждаю! Ну, не согласись он - вешал бы кто-нибудь другой.
Как будто услышав мои мысли, Порфирий Иванович продолжил:
- Ну, а потом женился, робяты народились... Кормить семью надо было!
Я, вежливо интересуюсь:
- Ну и, как? Как «кормёжка» получается?
- Ну, не жалуюсь, Дмитрий Павлович... Грех это...
- А, всё же?
Тот, задрал глаза к потолку, вспоминая и подсчитывая:
- В прошлом году шестерых бедолаг пришлось... Старков, Махметов, Жлобов, Ромашкин и Марченко... Упокой Господь их многогрешные души...
Палач, несколько минут крестился на икону, что-то бормоча. Ну и, я тоже... Из вежливости.
- От казны было выделено десять рублёв плотнику - на установку козел, пятнадцать ему же - на гробы, пять с полтиной извозчику - для доставки в тюрьму духовного лица для последней исповеди, пятнадцать ломовым извозчикам - для отвоз казнённых на кладбище, полтора рубля за верёвки... Ну и, сто двадцать шесть целковых - плата палачу. То есть - мне.
Ничего себе! Кучеряво у нас палачи живут. За «сто двадцать шесть целковых» можно было двадцать коров купить...
Порфирий Иванович, видимо был очень хорошим психологом-физиономистом:
- Так, это за год «всего» шестеро. ...Прости меня, Господи! А, если нет «работы» - то, казна скупо платит.