— Женщина пришла сюда не просто так, — говорит она. — И кто-то не хотел, чтобы она здесь была.
— Кто?
— Не друг.
Собиратель и Сатмонк уже оттолкнулись от конца моста и летят вверх к поблескивающему скоплению шаров. Девочка присоединяется к ним, а я со своим обычным изяществом лечу следом.
Покатая поверхность стиснутых вместе шаров покрыта слоем наэлектризованной пыли. Скопление все больше и больше напоминает горсть мыльных пузырей, и в каждом таком «пузырьке» проделан вход. В них тоже плавает одежда.
Девочка открывает одну из коробок, но та пуста. В другом «пузыре» Сатмонк зацепился ногой за диван и сейчас отрывает коробку от поверхности; видны нити синеватого клея. Крышка коробки ловко сорвана, и Сатмонк, издав птичью трель, показывает ее содержимое остальным. Я нахожусь под углом к нему и не вижу, что там, а вот остальные немедленно бросаются к нему — влиятельному и щедрому.
Я снова прибываю последним. Девочка приберегла для меня большой серый пакет — прочие уже розданы в порядке живой очереди.
— Просто скажи «спасибо», — говорит она, подтягивая к себе свой пакет, который, как и все, накрепко перевязан бечевкой.
Понаблюдав за тем, что делают остальные, я тяну за узел…
Появляется тяжелый коричневый каравай; его длина около десяти сантиметров, а ширина и высота примерно вдвое меньше. Здоровый кусок пахнет фруктами и рыбой. Фрукты я помню: скопления «пузырей» похожи на странные виноградные гроздья. Я помню вкус винограда. Во Сне мы ели фрукты.
Значения слова «рыба» я точно не знаю, хотя и могу представить себе
Кроме того, в пакете лежит податливый овальный шар размером с голову. Он наполнен жидкостью — надеюсь, что водой. Хлеб сухой, и рот быстро наполняется крошками, которые я не могу проглотить, не закашлявшись. Девочка показывает, как нужно поднести шар ко рту и нажать. Да, это вода, почти безвкусная, примерно два литра.
— Все сразу не пей и не ешь весь кекс, — говорит мне девочка.
— Спасибо, — отвечаю я.
Собиратель кивает. Его щеки набиты едой.
— Он похож на
— Что такое белка? — крякает Собиратель, который умеет есть и разговаривать одновременно.
Я постукиваю пальцем по своим набитым щекам, и мы снова смеемся — смеемся, едим и пьем. Кекс сухой, чуть подгоревший и сладковатый. Я
Мы привязываем себя ремнями к диванам. Я смотрю сквозь покрытую пылью прозрачную стенку на большой шар, в центре которого плавает мертвое тело.
— Кто-то сюда это принес, — говорит девочка. — Одежду нужно забрать — даже ее одежду. Сложим в один из пакетов.
— Откуда тут вещи? — спрашиваю я. — Ну, то есть где такое можно найти?
— Не беспокойся. Ты все поймешь, когда найдешь свою книгу. Давай спать.
Сатмонк уже спит. Дежурить, похоже, никто не намерен. Мне спать не хочется, но выбора нет: мои веки — единственная часть тела, у которой есть вес.
И очень жаль.
Это была большая ошибка.
Размышления во сне
Теперь у моего сознания есть время для невероятных вопросов, а у тела — для оценки причиненного урона и регистрации жалоб на некомпетентное управление. Сон — темный резервуар, где есть зуд и настоящая боль — ни то ни другое не способно меня разбудить.
Часть сознания полагает, что я могу легко вернуться в Сон, и раздражается, когда этого не происходит — или по крайней мере происходит не так, как я хочу. Очевидно, что Сон — реальность, а мой недавний опыт — кошмар, но, как я ни стараюсь, поменять их местами не удается.
Я помню радость и единение, потрясающее чувство выполненной работы и товарищества. Все сотрудничают друг с другом, мечтают приступить к захватывающему, грандиозному проекту.
И все более или менее похожи на меня.
Как было бы чудесно вернуться к моим настоящим друзьям — таким родным и полным надежд. Что же меня останавливает? Очевидно, я сделал что-то не так. Может, меня отсеяли? Может, меня
Возможно, я в аду.
Чем же я заслужил подобный приговор?
Я ворочаюсь на диване, издаю постыдные, дикие звуки, но проснуться все равно не могу, а вместо этого проваливаюсь в другой сон.
Я снова голый, даже без тесных, запачканных кровью шортов, стою на твердой холодной поверхности грязного «снежка». Рядом — взмывающие вверх широкие балки огромной клетки. Я пытаюсь дышать — и не могу.
Воздуха нет.
Я в космосе.
Однако то, что я не могу дышать, не важно. Некая сила заставляет меня учиться, обследуя окрестности, — и я иду, пытаясь