Корпус 38

Путь от доктора к себе домой он проделал бегом. Потерянный. Какое облегчение — вернуться в свою жалкую комнату. Грязные стены, умывальник с подтекающим краном. Обычно он затягивает кран изо всех сил, даже обматывает махровым полотенцем, чтобы удобнее было взяться, но ничего не получается. Вода все время капает и иногда будит его ночью. Сейчас он открыл кран до упора, чтобы обрызгать лицо. Он задыхался. Надо освежиться. Успокоиться. Встреча, которой он так ждал, оказалась столь краткой. Она ничего не спросила. Ни что с ним стало, ни что он делает, ни где живет. Как будто забыла его. Если бы он не представился, она бы его не узнала.

Данте обвел взглядом свои девять квадратных метров и подумал о возможности, которая у него была, — получить образование в Службе социального образования Фреснес. Единственное существенное отличие этой клетки от камеры — отсутствие раковины и туалет в коридоре. Другое отличие — можно выходить, когда охота.

Полковник в отставке нашел ему работу строителем. Работа каторжная, по двенадцать часов в день за двадцать пять евро наличными каждый вечер, из которых пятнадцать он платит за комнату. Десять остается на жизнь. Еще меньше, если учесть, что в субботу и воскресенье тоже надо платить.

За четыре месяца Данте ни разу не разговаривал ни с кем, кроме психиатра из Медико-психологической службы, куда приходил раз в месяц за лекарствами. И еще в магазинах, когда покупал мыло, консервы и хлеб.

Нужно было наняться на флот, думает он, глядя на форменную сумку, когда-то белую, в которой он таскает свои принадлежности для фокусов и жонглирования. В Бретани нередко выпадает возможность подняться на борт кораблей Королевского флота. Он мог бы там жонглировать. Мог бы вернуться к матери и старику и показать им. И тому мерзавцу тоже, отчиму и двум его собакам сыновьям, которые хуже ротвейлеров.

Не пришлось бы жить у них на иждивении, не требовалось бы ни помощи, ни ухода. И если так пойдет, старик сам сядет ему на шею.

Сейчас он сильный. И не нужны ему больше эти чертовы таблетки, которые якобы ему помогают. Ему нужно иногда подержать голову под холодной водой, вот и все. Таблетки его отупляют и мешают быть самим собой. Гнет — такой гнет, какого с детства не бывало. Словно цепь, его словно держат на поводке. И он покорно глотает их три раза в день. Даже доктору Ломан, кажется, не понравилось, что ему лучше. Она ведь не обрадовалась.

Данте принял решение. Он хочет перечеркнуть свое прошлое.

Он берет все свои коробки с лекарствами, открывает их и большим пальцем выковыривает таблетки из алюминиевой упаковки. Закончив свой труд, он сваливает все капсулы и таблетки в стакан, перешагивает через пружинный матрас, лежащий прямо на полу и подпирающий ночью дверь на случай неприятных сюрпризов. Потом выходит и идет в глубину коридора, где высыпает содержимое стакана в сортир перед тем, как впервые за долгие годы совершить поступок свободного человека, дебют нового Данте: спустить воду.

Глава 8

Вторник, 1 июля 2003 года. Всего несколько дней — и школьный звонок прозвенит для них в последний раз. Со скейтами под мышкой Ансельм Бланкерт и Дональд Дескурс идут вверх по авеню Президента Вильсона, огибают площадь перед Музеем современного искусства. Через Пляс д'Иена, оставляя справа музей Гиме, [10]они сворачивают к садам Трокадеро, как раз перед синематекой. На спуске снова встают на доски. Руки в карманах, сигарета во рту, два силуэта быстро скользят по улице, колесики дребезжат по асфальту. Слева светится в сумерках Эйфелева башня. Впереди темная масса садов, где лишь несколько фонарей с трудом справляются со своей задачей.

— Эй, — окликает Дональд приятеля, который едет впереди. — Ты уверен, что хочешь туда ехать? Там полно педиков — клиентов заманивают.

— Педики с другой стороны. Поедем туда, где куча народу у фонтанов и полно туристов — ну сам понимаешь.

Дональд ухмыляется и следует за приятелем в сад. Миновав киоск и детскую площадку, он видит, что Ансельм слез с доски и стоит у изгороди.

— Что ты там копаешься?

— Не видишь, что ли? Отливаю. Эй, ты только посмотри, — говорит он, указывая по ту сторону решетки подбородком, поскольку обе руки заняты.

За оградой Дональд видит только лестничный пролет, спускающийся ко входу и кассам аквариума Трокадеро, уже двадцать с лишним лет как заброшенного — бросается в глаза вывеска из металлических букв, черных и высоких, с начертанием, характерным для тридцатых годов.

— Что ты там разглядел?

— Занимайся своим делом!

Ансельм уже перелез через ограду и спускается по ступеням. Дональд оглядывается направо и налево — не идет ли кто? По сторонам фонари едва рассеивают мглу; тут словно в какой-нибудь сельской глубинке. Сухой шорох мяча о землю привлекает его внимание. Силуэт Ансельма, ладонь прыгает вверх-вниз — точно баскетболист, наделенный ночным зрением.

— Эй! Ты что там делаешь? — кричит Дональд. — Ты меня слышишь?

— По-моему, решетку уже взломали. Можно забраться. Прячь доски за кустами. Пойдем глянем, что там внутри… Ну, идешь?