Коррант

Последнего слова Лутошка явно не понял, но уточнять не стал, столь же явно опасаясь неловким вопросом рассердить Рыжего.

В кухне уже пахнет горячими щами, у рукомойника толкотня. Гаор, как все, скинул кирзачи у входа, смотал и сунул в голенища портянки — в обед, когда разуваешься ненадолго, он чуньки не надевал — запихнул в общую кучу телягу и каскетку, отмыл руки и сел к столу. Большуха грохнула на стол чугун со щами и стала разливать по мискам.

— О, с мясом седни! — обрадовался Тумак.

— Ну, так праздник же, — ответила Красава, оглядывая стол: у всех ли всё есть.

От горячих щей по телу разливалось блаженное сытое тепло. Как всегда, первые ложки в сосредоточенном молчании, все разговоры за второй миской будут.

— Девки, а ёлка-то где? — спросил вдруг Сивко, — не дал хозяин?

— Дал, — ответила Милуша, — с обеда и наладим.

Гаор чуть не поперхнулся от неожиданности. Ёлка? Здесь даже ёлка будет?! Ну, дела-а!

— Мужики, баню-то исделали?

— А то! Хозяин париться не пойдет ноне?

— Нет, — рассмеялась Белёна, — его как Рыжий повозил, так ему теперь одна жена нужна.

— Ну, и в удачу им, — кивнула Нянька.

Гаор проглотил застрявшую в горле кашу и не выдержал, спросил:

— Так что, и хозяева в баню ходят?

— Ну, ты чо, Рыжий, — удивилась его вопросу Милуша, — совсем тёмный? У них ванна своя с душем. А в баню хозяин побаловаться ходит.

— Понятно, — кивнул Гаор.

Значит, баня и празднуем. Хорошо. У Сторрама праздник был не запирающимися на ночь спальнями и нерабочим днём со свободным выходом назавтра, а здесь? Ну, поживём, увидим.

После обеда без обычного курева и трёпа разошлись по повалушам за чистым бельём и уже в сумерках — темнеет рано, Солнце отдыхает — потянулись в баню.

Натопили её как следует, от души, так что Гаор остался на первой самой нижней полке с Джаддом, а остальные, гогоча и перекликаясь, полезли наверх. Мылись, парились, хлеща друг друга вениками, выскакивали наружу и с гоготом валялись в свежевыпавшем снегу. Последнее из банного арсенала Гаор попробовал впервые и даже не смог сразу определить: понравилось ему это или нет. Командовал в бане Тумак. Он и парился на самом верху, нахлёстывая себя даже не до красного, а малинового цвета, и все уже без сил выползали в предбанник отлежаться в прохладе, а он оставался с неизменным:

— Чегой-то пар слабоват нонеча, никак не согреюсь.

Как-то Гаор спросил Лузгу.

— Чего так?

— А он не местный, — объяснил Лузга, — он криушанин, с полночи, ну, с севера по-ихнему. А по вотчиму из дреговичей, те так и криушан перепарят.

И Гаор понимающе кивнул.

— Ты-то сам из каких? — простодушно спросил Лузга.

— Братан мой наречённый из криушан, — ответил Гаор, — ну и я, значит.

— Тады привыкнешь, — кивнул Лузга. — Кривины дети, они настырные. А по матери?

— Я не помню её, — хмуро ответил Гаор, решив, на всякий случай, промолчать про курешан.

— Ничо, — утешающе сказал Лузга, — ты по посёлкам ездишь, вот и приглядывайся, может, и припомнишь что, найдёшь родню тогда.

Хотя Гаор считал это абсолютно безнадёжным занятием, но спорить с Лузгой не стал. И усиленно приучался к бане, чтоб не позорить свой род. Хоть он и принятой, а всё равно, и уже на второй полке свободно парился, но сегодня что-то чересчур.

А в предбаннике их ждал жбан с квасом.

— Расщедрилась Старшая Мать, — покачал головой Чубарь.

— Ну, так праздник седни, — ответил между глотками Сивко.

Отдохнув и растёршись, надели чистое бельё, оделись и под тёмным звёздным небом не спеша пошли в дом.

— Щас отдохнём, пока бабы попарятся, — рассказывал по дороге Гаору Лузга, — а там во всем нарядном и за стол сядем. Грят, как Новый год встретишь, таким весь год и будет.

— Слышал я про это, — кивнул Гаор и с интересом спросил: — Думаешь, сбудется?

— Сбудется, не сбудется, а соблюсти надоть.

— Судьбу сердить не след, — кивнул Тумак. — Не любит она, кто обычай не блюдёт.

У Гаора завертелось на языке рассказать, как он под ёлку ходил загадывать и на год его загада хватило, и что на другой год не пошёл, не стал рисковать, и как раз под весеннее солнцестояние его и продали, но спросил, пользуясь моментом, о другом.

— А завтра?

— Завтра скотину уберём, ну, ещё чего по хозяйству отложить нельзя, хозяева в храм поедут, а мы… — ему многозначительно подмигнули.

— Сам увидишь.

— А пока молчок.

— Понял, — кивнул Гаор.

Он решил, что предстоит какое-то моление, вроде летнего заклинания, и рассудил, что лучше пока не расспрашивать.

Джадд, кивнув всем, ушёл в свой сарайчик, а они шумной толпой ввалились в дом.

— Ну, наконец-то, — встретила их Большуха, — мы уж побоялись, что угорели тамота.

— Ладно, тебе, Мать.

— Давайте, бабы, бегите, пока пар держится.

— Балуша, спинку потереть-то давай помогу.

— А ну, прими лапы, чо ты на людях прям.

На подгибающихся от блаженной усталости ногах Гаор добрался до своей повалуши, уже с закрытыми глазами содрал с себя как попало одежду и рухнул на постель.

— Чего ж ты прям так лёг, — сказал над ним женский голос, — давай укрою тебя, а то простынешь.