Коррант

Он и раньше заставлял их участвовать в подготовке мнений и записок, но впервые был уверен, что их участие можно не прятать. Афишировать, конечно, не нужно, но парни получат возможность учиться, за одно это спасибо рыжему бастарду, журналюге, а увидеть Крайнтира с клеймом на лбу и в ошейнике… нет, он этого даже врагу, даже такому не желает. Мёртвых это не воскресит, ни с него, ни с парней ошейников не снимет, но и того, что этот дурак получил, тоже вполне достаточно. А теперь всё лишнее побоку, ты не беллетрист, записка должна быть краткой. И предельно ясной.

Записка была вчерне готова, когда зазвенел звонок и надзиратель грохнул дубинкой по двери с криком:

— На выход, волосатики!

Седой оглядел мастерскую. Станки… выключены, рубильник… выключен, чертежи и бумаги… убраны на стеллаж, кульман… пуст, тетради парней… не видны. Всё в порядке. И пошёл к выходу, как старший бригады он выходил первым.

Обыск на выходе, они выстраиваются в коридоре вдоль стены, надзиратель с лязгом захлопывает дверь их мастерской и вешает на замок пломбу.

— Валите, лохмачи.

По коридору, мимо уже закрытых и опечатанных дверей — свободные уходят на период раньше, чтобы не сталкиваться даже случайно с рабами — они прошли к лестнице, по которой спускались в рабскую казарму. У входа их снова обыскали, дверь за ними закрыли и опечатали. Здесь надзирателей и охраны уже нет, теперь только ещё один обыск внизу, у входа в их подвал, и уже можно громко разговаривать и перекликнуться со спускающимися со своих этажей остальными. Чугунная по старинке лестница — эту часть комплекса, похоже, лет двести не реконструировали — гудит от множества голосов и топота грубых ботинок. На очищенных от рабов этажах гасят свет, и сумрак спускается сверху вниз по лестничному коробу.

Нижний холл, где уже ночная смена надзирателей пересчитывает и обыскивает возвращающиеся бригады.

— Мастерская номер пятнадцать. Пятеро в наличии, господин старший надзиратель, — рапортует Седой.

— Мастерская номер пятнадцать, пятеро по списку, пятеро в наличии, — отмечает в регистрационном журнале время их возвращения старший ночной смены надзирателей. — На обыск становись.

Они встают в ряд у стены, руки с растопыренными пальцами на стену, ноги расставлены. Два надзирателя быстро обыскивают их, охлопывая карманы и прочие места, куда можно что-то спрятать.

— Всё, валите.

Мимо закрытой двери надзирательской они вошли в коридор рабской казармы. До отбоя дверные решётки камер отодвинуты, шум, беготня, толкотня в уборных и умывалках, крики и смех… Седой вдруг с удивлением почувствовал, что смотрит и ощущает, как в первый раз, как… заново.

— Седой, ты чо?

— Ничего, — вздрогнул он, — всё в порядке.

Снять и повесить комбинезон, сбросить тяжёлые ботинки, умыться и налегке, босиком — по-домашнему, усмехнулся Седой — в столовую, на ужин. Неизменные каша, хлеб и чай. Вкус неважен, было бы сытно. Щедро пересыпанная руганью и поселковыми словами речь, смачное чавканье… его все это уже давно не коробит, а мысль, что до конца его дней ему ничего другого не светит… ещё в тот, первый год его рабства он заставил себя не смириться, нет, а принять как вводную, как условие задачи, которую надо решить. Задача — выжить, сохранить себя как живой организм и как личность, не сойти с ума, не опуститься до подлости, остаться человеком и не превратиться в существо, а условия… обыски, ругань надзирателей, примитивная на грани голода еда, да мало ли ещё… Пока он с этой задачей справлялся, справится и дальше. Справился же тот парень.

Но за всеми этими мыслями Седой участвовал в общем разговоре, смеялся общим шуткам, отвечал на чьи-то вопросы, то есть жил, отдыхал после рабочей смены. А парни — молодцы: ни словом о сегодняшнем никому не обмолвились. Этого, и в самом деле, остальным знать незачем. Никого это не касается, не должно коснуться. Он один из них, старший бригады в пять человек и ничем другим выделяться не хочет. Потому что это помешает решению главной задачи: выжить не за счёт других, выжить человеком.

После ужина недолгое время отдыха, личного, как написано в армейских уставах, времени. Покурить в умывалке, поговорить с кем-то ещё, кроме членов своей бригады, договориться с кем-нибудь из женщин, чтобы взяли зашить порвавшуюся рубашку, да мало ли дел скапливается к вечеру… Хотя бы просто полежать на койке не потому, что уже дан отбой и за хождение могут избить, а потому, что ты сам так захотел.

— Седой, слышь…

— Чего тебе?

— У тебя сигареты лишней нету?

Седой усмехнулся, разглядывая смущённое лицо парнишки из литейного цеха.

— Сигареты лишними не бывают. Выдача была позавчера. Скурить ты не мог успеть.

Мгновенно собравшиеся слушатели заржали.

— Так куда дел?

Немедленно посыпались предположения.

— Девок охмурял.

— Долги раздал.

— В унитаз спустил.

— А это-то зачем? — удивился Седой.

— А по дурости! — старший литейной бригады влепил парнишке лёгкий подзатыльник. — Перетерпи, чуня, а то будешь до печки в долгах ходить.

Парнишка шмыгнул носом и, не посмев спорить, отошёл.