Корректировка 2 (СИ)

Иван вышел из трамвая номер тринадцать и резво устремился к Н-скому вещевому рынку, с советских времен называемому Барахолкой. В руках у него был пластиковый пакет, в котором лежала бутылка емкостью ноль восемь, в народе называемая бомбой, заполненная некой спиртосодержащей жидкостью под названием «Мадера» туркменского производства, а также пакет ранеток с бабкиной дачи, на закуску. Бабка была не родная, у нее он снимал комнату.

Огромные пространства рынка были тесно заставлены рядами торговых палаток с деревянными прилавками. Всюду ходили и примерялись к товарам потные покупатели, в основном слегка одетые тетки, девушки и девчонки. Внутри палаток, торговал тот же самый контингент, в связи с чем рынок напоминал невероятных размеров — женскую баню.

Под ногами шуршали обрывки, обертки и шелуха от семечек. Волнами качался равномерный гомон толпы. От ярких ядовитых цветов рябило в глазах, все палатки были забиты однообразным товаром: бижутерия и парфюмерия, плечики с одеждой, кроссовки, коробки, флаконы, сумки и пакеты, манекены, как целиком, одетые в платья, так и по отдельности, женские ноги в чулках и женские груди в бюстгальтерах.

Иван шел вдоль ряда прилавков, бездумно разглядывая людей: загорелые, густо накрашенные продавщицы в иллюзорно-прозрачных блузках, обтягивающих легинсах и в желтом турецком золоте; сомневающиеся покупательницы, ворошащие цветастые тряпки; их мужья с отрешенными лицами давящие косяка на полуголых девок вокруг; их дети с растаявшим капающим мороженым; торговки беляшами и пирожками — вооруженные самодельными термосами; изнуренные жизнью грузчики, с алкогольным блеском в очах; узбеки, киргизы и прочие азиаты, верхом на горах китайского тряпья; приблатненные прощелыги вороватого вида в синих наколках и чёрных очках…

После Ельцинского указа «О свободе торговли», страна казалось, разбилась на два лагеря: одни продают, другие покупают. А потом меняются местами.

Лавируя в людском потоке, Иван наконец, отыскал в бесконечном торговом ряду деревянный прилавок давнего приятеля.

Игорек, на весь ряд был единственным продавцом мужского рода. Высокий, худощавый, довольно симпатичный парень, своей харизмой он притягивал женскую клиентуру. Тем более, что товар у него был соответствующий. Его прилавок пестрел роскошным ассортиментом: флакончики, содержащие разноцветные флюиды, завораживающие глаз; тюбики, с исцеляющими и восстанавливающими кремами, сулящими множественный эффект и разглаживание морщин; туалетная бумага, аж пяти сортов, обещавшая нежнейшее соприкосновение с вытираемой задницей; великолепная экспозиция тампонов, затычек, прокладок с крылышками и без крылышек, с ароматами бергамота, розмарина и лаванды. И многое, многое другое… Вся эта благодать привлекала девушек, как цветы бабочек.

Вот и сейчас Игорек, что-то важно втирал двум юным девицам, восторженно копошащимся в турецко-китайском блестящем говне.

Протиснувшись между ними, Иван словно пропуск показал ему бутылку. Игорек без слов откинул стойку прилавка, пропустив его на свою сторону. Обменялись рукопожатием — ладонь Игорька была вялой и влажной, как и все вокруг.

Игорек был армейским дружком — вместе с Иваном служили в Афгане, на излете в восемьдесят девятом. А сейчас он работал у матери, известной в узких кругах коммерсантши.

— Мамахен не запалит? — поинтересовался Иван, разливая вино по стаканам, которые Игорек, с ловкостью фокусника, откуда-то извлек.

— Не, — отмахнулся он свободной рукой, — на складе товар принимает, сегодня уже не вернется. По какому поводу праздник? — свой стакан Игорек держал, аристократически оттопырив мизинец.

— Расчёт получил, — пояснил Иван. — Ну, будем!

Последние полгода он работал грузчиком в придомовом гастрономе.

— Будем, — согласился Игорек. Накатили. Он достал пачку «Кэмела» вытянул сигаретку, закурил. Ивану предлагать не стал — некурящий. Судя по вони, сигаретка была набита шерстью с того самого верблюда.

— А чо, вдруг? — спросил он.

— Да, задрало все! Я, прикинь, в армейку хочу вернуться…

— Чо, дурак что ли? — поразился Игорек. — Оттуда щас все бегут!

— Вот и военком так сказал…

— Ну, правильно сказал! Тебя ж, чуть не уконтропупили. У тебя ж эта… контузия.

— Вот, и он так сказал… к строевой не годен, иди-ка ты, говорит, Найденов, отсюда нахер! А потом, вдруг заинтересовался… ты чо, говорит, детдомовский? Я ему, так точно, мол, круглый сирота. Нашли в мусорном баке. Тут он засуетился, начал звонить кому-то, а мне велел сидеть в приемной и ждать…

Они разлили еще по сто пятьдесят. Выпили, полакомились ранетками, и Ваня продолжил свой рассказ:

— Сижу, значит, жду… о жизни думаю. Херня, какая-то, а не жизнь — не украсть, не покараулить! Что ж, мне вот так всю жизнь бухать и грузчиком работать?

— Ты ж в институте, вроде хотел восстанавливаться? — Игорек вытянул из пачки очередную сигарету.