Корректировка

— Он был настолько глуп, или добр (это одно и то же), что накануне дал мне отставку. Отпустил, так сказать, на свободу.

Да уж, подумал я, мы с ней будем славной парочкой. Танцоры диско, как говорится: «Он — болван, она — редиска». Редиска в смысле, цвета волос, а не плохого характера. Надеюсь. А я-то точно болван, раз во все это влез.

— Ну что ж, прекрасная мадемуазель, давайте знакомиться. Кстати, мы на «ты»?

Она кивнула, но ответила отрицательно.

— Не мадемуазель.

— Мадам?

— Я вообще не человек, но, если хочешь, можешь считать меня женщиной. Мой создатель этого хотел, а мне не сложно.

Против воли у меня отвисла челюсть и потребовалось несколько секунд, чтоб собраться. И я собрался, потому что, за последнее время чудес насмотрелся достаточно.

— Хорошо, «нечеловек-женщина», давай по порядку. Имя у тебя есть?

Она усмехнулась.

— Мой создатель называл меня: фея Огонек. За цвет волос[1].

— Фея, значит, — хмыкнул я. Ну действительно, чего тут сложного, фея же не человек, но тем не менее — женщина. — Значит, ты умеешь делать чудеса?

— Смотря что называть чудесами. Кому-то и карточный фокус за чудо сойдет. Но не буду тебя томить неведением. Изначально я была лишь функцией — протоколом, обеспечивающим связь наблюдателя с Информационной средой с Системой. Но по воле создателя (он сам не понял, что натворил) приобрела самостоятельное значение, как личность, даже вот обзавелась псевдофизической сущностью, хотя до этого была лишь бесплотной виртуальной картинкой, видимой лишь ему. Это коммуникатор, — она безошибочно ткнула наманикюренным пальчиком в невидимый браслет на моем запястье. — Гляди-ка, они научились его маскировать… иными словами — это прибор для связи со мной. С его помощью, ты возьмешь меня в прошлое…

Глава 20

Девушка вдруг прервала свое повествование и внимательно посмотрела мне в глаза.

— Поня-я-ятно, — протянула она, — не веришь мне, думаешь, гоню?

— Ты бы себя со стороны послушала, протокол-на-ножках, — ляпнув так я испугался, вдруг обидится и уйдет мой прекрасный подельник. Словно в подтверждение моих мыслей, она решительно поднялась. Но не ушла, а уперла руки в бока.

— Чудес, значит, хочешь? Смотри же, смертный.

Что-то мелькнуло у меня в глазах и в следующую секунду она уже была в драных шортиках топике и кедах. Насчет талии я не ошибся.

Раз — и она жгучая брюнетка в белом брючном костюме и на шпильках. Два — блондинка, в закрытом лазурном купальнике и босиком. Три — русоволосая в полицейском мундире, а-ля Ирина Волк. Четыре — передо мной девчонка-подросток, лет четырнадцати, в розовом платье в цветочек. Тоненькая, длинноногая, еще почти без форм. Пухлые губы не знавшие помады, курносый нос и огромные, как в анимэ, васильковые глазищи. Ярко каштановые волнистые волосы, уложенные в очень коротенькое каре.

— Достаточно? — поинтересовалась фея, звонким девчоночьим голоском и обернулась прежней собой.

— Галлюцинация, — продолжал упорствовать я. — ты просто мне кажешься.

Она взяла и щелкнула меня по носу. Куда делась её прежняя плавность, движение было неуловимо быстрым, а щелчок вышел больным, аж слезы из глаз. Я запоздало отдернул голову, схватился за нос. Она пнула стоящую возле лавочки пустую пивную бутылку и так покатилась, звеня об асфальт. Потом схватила за руку пробегавшего мимо мальчишку.

— Ты меня видишь? Я — есть?

— Вы чего тетя? Чо я сделал-то? Пустите! — мальчишка дергался, пытаясь вырвать руку. Она, наконец, отпустила и он, отскочив на несколько шагов, покрутил пальцем у виска. Фея шутливо топнула на него ногой, и он помчался дальше, оглядываясь на бегу.

— Теперь достаточно, Фома неверующий? — повернулась она ко мне.

— Драться обязательно было? — с укоризной заметил я, — здесь, между прочим, пожилые люди!

— А что ж ты, пожилой человек меня во вруньи записываешь?

— Да кто тебя записывает? Ты и слова вставить не даешь! Фея… я фей-то видел перевидел в кино, ты на них не похожа совсем. Феи они маленькие с крылышками. Порхают с цветка на цветок — нектар собирают. А ты, вон какая дылда, тебе только в высоту прыгать, как Исинбаевой.

Она задумчиво наблюдала, как я прогоняю эту пургу, а потом сказала:

— Если будешь упрямиться, продолжать в том же духе, и вести себя, как распоясавшийся школьник, сделаю тебе подарок: обернусь Жоржем. Ты к нему привык, вы сработались, к нему ты относишься серьезно.

— Все, все! — я выставил перед собой ладони. — Я тебя зауважал и готов к плодотворному сотрудничеству! Просто твоя… яркая внешность, против воли настраивает на игривый лад, даже такого старого хрыча, как я.

— Мой образ взят из подсознания моего творца и по сути, это его женский идеал. Поскольку смысл моего существования состоял в исполнении его осознанных и даже неосознанных пожеланий, мне очень комфортно в этом образе, я слилась с ним, мне это необходимо.

— Да я ж не прошу тебя, что-то сильно менять… да образ твой нынешний, мне, что греха таить, очень нравится…

— Я поняла… на какие только жертвы не пойдешь, чтоб не смущать похотливого партнера.