Корректировщики

Она молчала, безуспешно пытаясь разлепить потрескавшиеся губы.

— Меня узнала, — похвастался Илья.

— Оля? — еще раз позвал Моравлин.

— Д-да… — шепнула она.

— А меня? А меня? — тут же влезли Котляков с Черненко.

Она медленно улыбнулась. Хотела что-то сказать, глаза закатились под лоб, она сползла набок.

— Не спи! — вдруг тряхнул ее Илья. — Не смей спать!

Она вздрогнула, блаженно улыбнулась, не открывая глаз. Илья обнял ее, чтоб не заваливалась, она тут же уютно устроилась у него на плече, прижалась всем корпусом, обвила его руками за талию. Котляков прыснул.

— Она сейчас ничего не соображает, — сказал Илья, зачем-то оправдываясь за нее.

— Соображаю, — пробормотала Оля.

Все сдержанно засмеялись.

— Не спи, слышишь? — Илья легонько дернул плечом, не позволяя ей впасть в оцепенение. — Потерпи еще чуть-чуть. А я открытие попутно сделал, — похвастался он всем. — Я выяснил, что это все вранье насчет того, что Полю можно повредить чьей-то инициацией. Поле вообще обрушить нельзя. Это все равно, что резать воду. Поле просто не позволяет опасному корректировщику выйти на критическую ступень, только и всего. Есть там внутри такая штука — Равновесие. Вот оно за устойчивость Поля и отвечает.

Приехала бригада скорой помощи. Моравлина оттеснили вглубь квартиры, пока Илью и Олю укладывали на носилки, подключали к ним системы биокоррекции, уносили. Бондарчук, Котляков и Черненко поехали с ними.

А когда его оставили в покое, когда наступила тишина, Моравлин бессильно обмяк на табуретке, опустевшими глазами шаря перед собой. Вот и все. Все закончилось. И даже сил радоваться не было. Все ушло на эту выжигающую боль, терзавшую его семь последних лет.

По— стариковски волоча ноги, пошел в комнату. Проходя мимо зеркала в коридоре, криво усмехнулся своему отражению -а на что ты, собственно, надеялся, прогнозист? Думал, легко будет? И даже не сразу понял, что с отражением было не так.

У него не осталось ни одного черного волоса.

* * *

15-08-2084, вторник

Московье

Моравлин прекрасно понимал, зачем его вызывает Стайнберг. Уж конечно, не отчитать за неверный прогноз. Ошиблись многие. Кто-то недооценил размах катастрофы, кто-то неверно интерпретировал симптомы… Стайнберга интересовал Илья.

Секретарша провела его сразу в кабинет, избавив от ожидания в приемной. Стайнберг встретил Моравлина радушно, повел к угловому столу. Там стоял хрустальный графинчик с коньяком — Стайнбергу привозили на заказ из Армении — два бокала и блюдечко с нарезанным на прозрачные дольки лимончиком. Стайнберг сел лицом к двери, Моравлин — сбоку.

Первые слова, конечно, об общей ситуации. Стайнберг говорил много и радостно, и по его лицу никто б не догадался, что он страшно расстроен — Стрельцов переманил к себе обоих высших корректировщиков. Потом Стайнберг осторожно спросил:

— Ты к сыну-то в госпиталь ездил?

Моравлин кивнул:

— Позавчера.

Ему не хотелось вспоминать тяжелый разговор с сыном. Илью быстро перевели из реанимации в обычное отделение, он стоял у окна и молчал. Моравлин пытался быть веселым, а сын молчал. Потом сухо проинформировал о своих дальнейших планах. И Моравлину в этих планах места больше не было. Попытки как-то урезонить сына ни к чему не привели. Сын слушал его так, будто Моравлин говорил по-китайски.

— Надо же, — вздохнул Стайнберг, — ну кто бы мог подумать! Пятая ступень…

— Я склоняюсь к мысли, что его плохо тестировали в первый раз. Или из-за молодости результаты размытыми оказались. Ему всего двенадцать тогда было.

— Послушай, Иван Сергеич, я ж не для того тебя позвал, чтоб поговорить о причинах. Это ученые потом разберутся, найдут объяснение. Но это ж неважно! Для ученых эта пятая ступень — нечто отвлеченное, а для нас-то с тобой — живой человек. Я твоего Илью хорошо помню. И беспокоюсь не о том, почему у него пятая ступень всплыла, а о том, как он себя чувствует.

— Да неплохо. Сегодня выписывают его.

— Ты, наверное, дома уже торжественную встречу готовишь? Праздник на весь город?

Моравлин отвернулся. Неохотно признался:

— Илья сказал мне, что вообще не будет заезжать домой. Просил собрать его вещи и отправить в Плисецк. Прямо из госпиталя туда поедет, до отлета на Венеру в тамошней гостинице при космодроме остановится. Они уже все, кто собрался к Стрельцову, туда улетели.

— А жена твоя — что? Не сказала ему ничего?

— Лида с Иркой провожают его.

— Поня-атно… — Стайнберг постучал пальцами по столешнице. — Знаешь, Иван Сергеич, давай-ка мы с тобой начистоту. Мне б хотелось, чтобы твой сын остался на Земле. Я, конечно, еще и со Свиридовым пообщаюсь, и со Стрельцовым тоже, все равно мне в Кремле надо быть во время переговоров. С ними-то я договорюсь. Но главное тут — чтоб твой сын не заартачился. Ты мне вот что скажи: какие у него могут быть причины для конфликта со Службой?

— Да никаких вроде бы. Если только инцидент с Цыганковым. Но там его Жабин подставил по заказу Стрельцова, причем Илье это известно. А больше ничего.

— А почему он рвется на Венеру?

Моравлин долго молчал. Поморщился:

— Из-за Ольги Пацанчик, по-моему.

Стайнберг изумился: