— А я, самый непосредственный участник, не помню и саму аварию, — сказал Моравлин. — Пришел в себя в больнице. На следующий день. И узнал разом все. Что на меня чуть маршрутка не упала, что я корректировщик, и что меня засунули в больницу, потому что было подозрение на насильственную инициацию. Так, кстати, и не выяснили, была она или нет, но на полуторной ступени я работаю без напряга. А больше всего я расстроился, когда узнал, что остался без велика, а новый мне до следующего лета не купят.
— Действительно, — задумался Сашка, — почему ж сейчас встречаются люди, у которых эта авария — общее место биографии? Причем люди эти друг друга не помнят.
— Никто никого не помнит — это из-за того, что “рут” неопытный. Вместе с неживыми объектами живых накрывает, а сознание такое насилие не всегда пережить может. Опытный “рут” людей обходит. А при чем тут авария… Наверное, при том, что именно на той аварии впервые засекли Вещего Олега, — пояснил Моравлин. — Кстати, тогда он тоже ушел сквозь пальцы. А сейчас собирает свою дружину. Чтоб идти на Царьград. Или на Киев, не помню, какой из походов у него первым был.
— Ну, нет! — возмутился Павел. — Я с этим барвинком, — кивнул на запертую дверь кабинета, — срать в одном Поле не сяду, не говоря уж о походах!
Моравлин беззвучно хихикал. Сашка отворачивался, под столом толкая Павла ногой, мол, придержи свою ревность.
Приехал Бондарчук. Злой и уставший. Положил на стол портативный сканер, с которым не расставался.
— Взяли клиента? — не дожидаясь ответа, сел. — Короче, два разряда. “Рутовый” и пост. “Рутовый” — прямоугольный, пост…
— “Постовка” — моя, — сказал Моравлин. — Я порядок после Вещего наводил.
Из кабинета вышел Лоханыч. Грустный. И Павел откуда-то узнал, что тот скажет. Психиатр налил себе воды, осушил стакан.
— Ничего обнадеживающего я сказать не могу, — начал он. — Успел поймать затухающие каппа-альфа ритмы до того момента, как они просто исчезли. Не сошли на нет, а просто пропали. Этот парень принял на себя отражение, только и всего.
Павел крякнул, под досадой маскируя облегчение. Он действительно не желал, чтобы этот педоватый барвинок оказался героем. У Моравлина вытянулось лицо, он тихо выругался.
— Если нужен вывод, — продолжал Лоханыч, — то я однозначно утверждаю, что Дмитрий Ковалев не является искомой персоной, проходящей в отчетах под кличкой “Вещий Олег”. Он вообще практически не обладает паранормальными способностями.
Бондарчук мрачно кивал головой:
— Я вам вот что скажу: ловить нам теперь Олежку до посинения, потому что он заапгрейдился. Я засек разряд третьей ступени.
Моравлин побледнел:
— Инициация?!
— Черта с два! Прекрасно вышел из Поля. Общее время пребывания — ноль целых, три десятых секунды! За этот период успел повалить чертов комбайн, разогнать к дьяволу облака — блин, такой любитель звездного неба, что ли? Облака ему чем-то помешали… — и сгенерить свое отражение. То самое, которое он на Ковалева повесил. Вот потому и говорю, что ловить его нам — не переловить. Если он начал генерить отражения, труба дело. Уже на сканер никакой надежды.
— Но как-то же его можно вычислить? — спросил Павел. — По косвенным признакам, допустим. Какие могут быть косвенные признаки того, что человек только что побывал в Поле?
— Сильная жажда, головокружение, обмороки, иногда общее болезненное состояние, депрессия, истерики, — перечислил Лоханыч. — То же самое, что наблюдается у огромного количества людей при простом переутомлении. А с другой стороны — посмотри на Илюху. Полчаса назад из Поля. И как огурчик. А сейчас скажет, мол, с чего ему уставать, если первая ступень — это фигня? Так вот подумайте: а что, если Вещему третья ступень — фигня? — Выдержал паузу, обвел всех взглядом. — Никак вы его не найдете. Забудьте даже надежду. Бондарчук, ты Олега Скилдина вспомни. Он когда не хотел мозолить глаза, его в упор никто не замечал. Только приборами брали. Вот так и с Вещим будет. Приборы в крик и в истерику, а вы будете ходить мимо, как будто он стеклянный. И пока ему самому не надоест валять дурака, вам его не увидеть.
В офис Службы Павел опаздывал. С одной стороны, ничего страшного, собрание неофициальное, — отмечали канун Восьмого марта, — а с другой, Павел терпеть не мог опаздывать. Все из-за Огурца, который руководил практикой у первокурсников.