Корректор. Книга вторая: Птенцы соловьиного гнезда

– Добрый день, Томара, – кивнул доктор вошедшим. – У меня тут определенные затруднения возникли. Похоже, лечащий врач паренька совершенно зря к нам отправил. Какие-то совершенно необоснованные подозрения. Конечно, хронический кашель – плохо, да и кровь в мокроте ничего хорошего не означает, но трагедии здесь особой нет. Мне кажется, в больнице ему делать нечего, вполне можно и дома полечиться. Будь добра, посмотри свежим взглядом.

Он протянул Томаре планшет с историей болезни.

– Вот как? – равнодушно спросила хирург, принимая планшет. – Ну, давай посмотрим…

Она быстро побежала взглядом по страницам, ненадолго задерживаясь на снимках.

– Цитология, гистология? – спросила она.

– Там дальше, в самом конце.

Пролистав историю болезни, и отложив планшет, Томара взяла в руки диагност.

– Ну, молодой господин, – сказал она профессионально-небрежным тоном, – давай мы тебя немного пощупаем. Я действительно ничего такого не вижу, но положено, сам понимаешь.

– Мне не сложно, госпожа, – блеснул улыбкой расслабившийся парень. Он слегка подмигнул Карине, и та невольно улыбнулась ему в ответ. – Меня уже столько раз щупали, что я как-то даже привык.

Томара зачем-то передвинула на другие места электроды диагноста, и они с доктором Умаем склонились над экранчиком, изредка перебрасываясь лаконичными тихими фразами. Карина из любопытства подошла поближе и тоже взглянула на экран, но ничего не поняла. Диагност рисовал какие-то графики, часть которых походила на кардиограмму, а часть не походила вообще ни на что. Похоже, Томара зондировала окрестности сердца, но методы, которые она применяла, Карина не опознала. Она вообще ни разу не видела, чтобы с диагностом работали таким образом, и значок текущей программы обследования, помигивавший в верхнем левом углу, она не распознала. Тогда она отступила к столу и взяла в руки оставленный на нем планшет.

Несколько секунд она недоуменно изучала результаты томографии. Внезапно ее сердце дало перебой. Она уже видела такую картину! Только один раз, но видела. Этого не может быть. Наверняка она ошибается, наверняка просто не может толком интерпретировать увиденное. Ну да, конечно. Наверняка она все перепутала… Осторожно отложив планшет, она повернулась к парню, терпеливо глядящему в потолок, и взглянула на него через эффектор.

Нет.

Она не ошиблась.

Она знала эту картину. Эти черные сгустки и точки, которые она видела через свой сканер, она помнила слишком хорошо. Конечно, на препаратах они специальным образом окрашены, но ее сканер, похоже, не нуждается в окраске. Он прекрасно отличает раковые ткани от нормальных и самостоятельно.

Но в этом месте?! Такие большие узлы?! Нет! Такого не должно быть! Она наверняка ошибается! Ведь ему всего двадцать пять, а это случается только у стариков!…

– Госпожа Томара, – произнесла она, надеясь, что ее голос не слишком дрожит. – Мне что-то нехорошо. Можно, я пока побуду в коридоре?

Куратор обернулась к ней, бросила короткий взгляд на ее лицо и кивнула:

– Подожди в кресле в приемном покое. Я почти закончила. Ну, господин Мири, я склонна согласиться с доктором Умаем. Не вижу ничего такого, с чем стоило бы возиться хирургу. Эти боли вполне могут объясняться вялотекущим воспалением, связанным с обильным курением…

Пять минут спустя госпожа Томара вышла в приемный покой. Карина, скорчившаяся в кресле и зябко обхватившая себя руками, подняла на нее отчаянный взгляд. Хирург посмотрела на нее и вздохнула.

– Рак левого бронха, да? – тихо спросила девушка.

Томара кивнула.

– Да, Карина. Плоскоклеточный неорогевающий рак, третья стадия. Абсолютно неоперабельный случай. Процесс слишком запущен – метастазы в лимфоузлах средостения, огромный опухолевый конгломерат… Ни химиотерапия, ни рентген, ни операция не помогут. Ему осталось максимум полгода. Скорее, меньше.

– Но ведь так несправедливо! Он ведь еще молодой! – почти выкрикнула Карина. – Ведь легочный рак обычно возникает после пятидесяти!

– Тихо! – резко оборвала ее куратор. – Не устраивай истерику. Он может услышать. Пойдем, Карина, поговорим у себя.

Карина послушно встала из кресла и поплелась за Томарой. Ее била крупная дрожь. Так нечестно! Он умрет, и никто – никто! – не сможет ничего поделать. У нее перед глазами стояла веселая улыбка на фоне веснушек, и глаза, карие глаза, казалось, с упреком глядели на нее. Я умру, говорил этот взгляд, а ты останешься жить. Почему так?

И другой взгляд глаз, небесно-голубых, сначала растерянных, а потом смертельно-пустых, снова всплыл перед ее внутренним взором. Тот охранник в Институте, которого она убила – он тоже был примерно такого же возраста, немного младше. Тогда у нее не оставалось выбора, а сейчас – возможности помочь, но результат один: смертная тьма, окутывающая этих ребят…

В ординаторской Томара усадила ее за стол и сама села напротив.