Корректор жизни

Впрочем, по религиозным праздникам, особенно на пасху, кладбище заполнялось основательно. Народ приходил семьями, на целый день. С собой приносили пасхальные куличи, яйца, вино. Убирали могилки, красили оградки, сажали цветы...

Вся алкашня города собиралась сюда, потому что наливали каждому.

"Сыночки, не проходите мимо, выпейте стаканчик за упокой души... Помяните мужа моего, - причитают старушки, протягивая маленький стограммовый граненый стаканчик, до краев наполненный красным вином, - а вот закусите, это хорошая, сырная пасха, яичко возьмите..."

Так встречали на каждых двух метрах, у каждой могилы. Пиршество продолжалось до самого вечера, доходило и до песнопений, вовсе, казалось бы, не приличествующих скорбному мероприятию, однако душа простого народа требовала, чего хотела, и получала это сполна. Души же умерших радовались, слетались по этим дням к своим могилкам, встречались с еще живущими родственниками, слушали их разговоры, знакомились с родившимися после их смерти потомками.

По окончании мероприятия на могилку ссыпались хлебные и пасхальные крошки, скорлупки от крашеных яиц, иногда оставляли и стакан с вином, и кусок пасхи. Не забывали и могилки соседей, на которые в этот раз не пришел никто.

И птицы тоже знали про этот день, и прилетали за своим угощением, собирая с могильных холмиков, оставленное для них, и окрестные собаки, и бомжи, и алкоголики, и нищие - все в этот день праздновали.

Господин Драгош вспоминал эти шумные дни, вспоминал, как единственный в нижней части кладбища деревянный туалет на два очка, разделенных стенкой, продырявленной, как решето, сотнями озабоченных ручонок, трещал по швам: очередь выстраивалась человек на пятьдесят. Как они мальчишками тоже выстаивали в этой очереди, имея единственную цель: вдруг повезет, и в соседнюю кабинку одновременно с тобой зайдет тетка, - тогда можно будет подсмотреть! А потом зайдет следующая, а потом еще, и еще... А очередь кричит: "Давай, выходи, хватит тебе там глазеть!"

Господин Драгош прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям...

-- Вы позволите присесть рядом с вами? - спросил по-русски чистенький старичок, тщательно и точно выговаривая все буквы. На старичке был светлый пиджак и светлые брюки, почему-то заправленные в высокие хромовые, "офицерские" сапоги. В руках у него была длинная темно-вишневая трость с бронзовым набалдашником.

-- Пофтим, пожалуйста, - ответил сразу на двух языках господин Драгош: по привычке, и чтоб не обижать собеседника.

-- Уже конец октября, а теплынь летняя, - продолжил старичок, - как вы думаете, долго еще продержится?

-- Кто ж его знает... Недельку, я думаю, еще будет тепло, а потом, все-таки, должно похолодать.

-- Смотрите-ка, на платане листья не только не все опали, они даже не полностью пожелтели. Удивительная осень, - продолжал болтать старик, начиная надоедать господину Драгошу, поэтому он никак не ответил, и стал разворачивать газету.

Старичок, казалось, это понял и замолчал, откинувшись на спинку садовой скамейки. Идиллия продолжалась минут пять, покуда к ним не подошла старуха нищенка, ковылявшая в сторону церкви.

-- Подайте, Христа ради... Дай вам Бог здоровья, и деткам вашим, и всем вашим близким, добра вам и удачи во всех делах, - запричитала она и по ее речи было ясно, что это занятие давно стало для нее привычным.

Господин Драгош продолжал читать газету, не обращая на нее внимания. Старуха не унималась:

-- Богородица за вас молится, беду от вас отводит, врагов ваших побеждает, подайте копеечку... Милосерд будь, заповедал нам Господь Бог наш, - продолжала бормотать старуха, протягивая сухонькую, почти черную от времени и загара ручонку.

-- "И что она пристала. Ведь у старика-то она явно не просит, весь этот спектакль для меня. Придется, видимо, дать, а то как-то неудобно..." - подумал господин Драгош и протянул старухе пол лея, - "многовато, но у меня других-то монеток нет".

-- Спасибо тебе, Раду, - с поклоном ответила старуха, - живи сто лет и не жалей полтинничек для бабы Жени. Я за тебя Богу буду молиться, а сегодня день для тебя будет хороший.

Старуха поковыляла к церкви, а застывший, как высохший стручок фасоли, старичок неожиданно расшевелился:

-- Так старуха вас знает? Вы, что, здесь часто бываете? У вас, должно быть, здесь кто-то похоронен? - затараторил он как типичный папарацци.

-- Я просто рядом живу... Но я и сам не понимаю, откуда она меня знает... - неохотно начал отвечать Раду Драгош, - а здесь у меня похоронен отец и дед, и другие родственники есть...

-- А матушка ваша на Дойне? - уточнил старичок.

-- Да, а вы...

-- Елисей Семенович, пенсионер, - перебивая его, представился старичок и протянул для рукопожатия ладонь, - в прошлом - юрисконсульт.

-- Раду Драгош, инженер, - ответил господин Драгош, протягивая в знак знакомства руку.

Старик не просто пожал ладонь, но вцепился в нее, и долго не отпускал, продолжая говорить: