Корреспонденции из Сибири

От этой деревни немного оставалось нам до Мергена, составляющего главную торговую цель нашего путешествия; здесь могли мы распродать наших лошадей, наши товары, здесь должно было разрешиться, чего можно ждать от китайских властей. А потому понятно, с каким любопытством мы расспрашивали всех, кто понимал по-монгольски или тунгусски, про этот город. Отзывы доходили неблагоприятные: городишко маленький, торговых домов (фуз) не больше десятка, и то все мелочники. Мало-помалу исчезали надежды на выгодный торг.

Наконец блеснула Нонни из-за тальников; через несколько минут показался пологий плоский берег, река сажен в семьдесят ширины с чистой, прозрачной водой и за ней массы, густые, сплошные массы народа. Всё, что было в Мергене свободного и способного ходить, высыпало на берег посмотреть на невиданное доселе чудо, на варваров с белыми лицами. Вся жизнь города сосредоточилась на берегу: тут были и отупелый от опиума старик-чиновник, и рядом с ним молодой франт-чиновник в синей «курме» (род короткой мантильи из сукна или терна поверх длинного серого платья), с искусно вышитым шелком кисетом, щегольской трубочкой и часами в нескольких коробках за поясом; был и полицейский солдат, который из любви к искусству немилосердно хлестал по головам напирающую вперед массу с разинутыми ртами, черными глазами, улыбающуюся, переговаривающуюся и смеющуюся над нами, конечно; тут и повар в муке, который ради такого необычного события бросил кухню; тут и курильщик опия, сбросивший с плеча халат, обнаживший голое черное тело, и попивавший что-то из склянки, закусывая белыми кусочками чего-то твердого растительного; тут и разносчики бабанов (печенья из муки на отвратительном травяном масле); тут и купцы, преважно стоявшие впереди, покуривая из маленькой трубки на длинном, тонком черном чубуке с большим нефритовым мундштуком, а там, на заднем плане, старухи.

Масса заколыхалась, когда отделилась лодка, на которой ехал чиновник с неизменным синим шариком встретить нас. Потом он преусердно работал веслом на корме, перевозя нас. Конечно, первым нашим делом, как только разбили палатку, было отправиться с визитом к амбаню — начальнику города, захватигши с собой подарки; самовар, прибор к нему, подносик, пуговицы и т. п. Загремел по Мергеню «карандас»[128], зазвенели два колокольчика под дугой, и пара бодрых коней катила нас по улицам, несмотря на то, что китайцы считают неприличным сановитым людям ездить так скоро, и мы, следовательно, роняли себя в их глазах. Но мы люди не сановитые, а купцы, и потому на рысях проехали по городу так, что полдюжине полицейских, вскочивших на подножки и на дроги нашей повозки, было куда как неудобно трястись на таких седалищах.

Амбань, истый китаец, принял нас вежливо донельзя. В комнате с развешанными по стенам плетями, башмаками из толстой кожи и другими атрибутами кары, имеющимися в руках амбаня для наказывания провинившихся, толпились прислужники, чиновники, во время переговоров пьяный шут вздумал щупать мое лицо, за что и был с позором отогнан амбанем. После утомительных церемоний, улыбок, поклонов, уговариваний с нашей стороны принять подарки и отказов с другой, угощения и т. п. мы вернулись назад. Результаты визита были неутешительны: торговать не запрещено, но «в городе, говорят, нечего покупать». Подарки не приняты. «Дело дрянь», — решили казаки, наученные опытом, и действительно так и вышло: едучи домой, мы не могли купить ни одной трубки взамен поломавшихся в дороге и залеплявшихся каждый раз перед куреньем грязью, ни куска мяса — ничего. Напрасно на другой день выезжали мы и, разложив все наши металлические безделки, материи и т. п. в одной лавке, думали заманить покупателей. Ответ был один: торговать нельзя, «амбань запретил». Пришлось действовать другим путем: послали амбаню три серебряных рубля, пусть же он покупает нам мяса и всё, что нужно, а мы донесем о таком нарушении трактата своему генерал-губернатору, и он напишет в Пекин. Не успели вернуться наши посланные, как явились подарки от амбаня, состоявшие из разных съестных припасов, явились и покупки наших посланных, которым амбань нарочно дал чиновника, чтобы разрешить жителям торговать и уверить, что это было «печальное недоразумение».