Коррида

— Вы, кажется, не совсем поняли меня, шевалье, — уточнил Тореро. — Спрашиваю вас, можно ли ей доверять?

— А, вот вы о чем? Что же вы сразу не сказали?.. Можно ли доверять Фаусте? Это зависит от огромного множества обстоятельств, известных, естественно, ей одной. Если, к примеру, она обещает вам, что по ее приказу вы будете аккуратно заколоты в какой-нибудь хорошо подготовленной западне — а ей подчас хватает откровенности предупредить о своем злодеянии, — то тут вы можете всецело положиться на нее. Если же она вдруг пообещает вам помощь и содействие, то вы, наверное, поступите разумно, если предварительно разузнаете, до какой степени оные помощь и содействие будут выгодны ей самой. Было бы по меньшей мере неосторожно рассчитывать на нее после того, как вы перестанете быть ей полезны. Если она полюбит вас, будьте начеку: ваш последний час близок как никогда. Если она возненавидит вас — бегите, или вам конец. Если вы оказываете ей услугу, не надейтесь на ее признательность. Вот, например, тот же самый друг рассказывал мне: как-то он спас Фаусте жизнь и постарался побыстрее доставить ее в безопасное место; он думал о том, как бы помочь ей, а она тем временем подстроила ему очередную ловушку, и мой приятель едва не погиб. Нет, я бы не советовал доверять Фаусте!

— Дело в том, что она рассказала мне много необычного. И я был бы не против узнать, до какой степени я могу верить ее словам.

— Фауста никогда не говорит и не делает ничего необычного. Точно так же она никогда не лжет. Она всегда говорит то, что видит — со своей точки зрения… И не ее вина, если эта точка зрения не всегда в точности соответствует истине.

Тореро понял, что ему будет нелегко составить себе полное представление о Фаусте, задавая прямые вопросы. Он рассудил, что самое лучшее — изложить пункт за пунктом различные моменты своей беседы с принцессой.

— Госпожа Фауста, — начал он, — сообщила мне нечто непостижимое, невероятное. Держитесь, шевалье, сейчас я вас удивлю. Она уверяет, будто я… — сын короля!

Пардальян, казалось, нимало не поразился, напротив, это Тореро был ошеломлен спокойствием, с каким шевалье воспринял сообщение, которое сам он считал потрясающим.

— Почему бы и нет, дон Сезар? Я всегда думал, что вы, должно быть, из очень знатной семьи. В вас видна порода, и, несмотря на скромность вашего положения, в вас за доброе лье чувствуется вельможа.

— Вельможа — так уж и быть, шевалье, но, признайтесь, что от вельможи до особы королевской крови, да к тому же еще престолонаследника, наследника испанского трона, — дистанция огромного размера.

— Не буду отрицать. И все-таки мне это не кажется невероятным. Мало того, на мой взгляд, из вас получился бы гораздо более благородный и величественный король, нежели тот подагрический старик, что правит сейчас Испанией.

— И вы можете верить в подобный вздор? — спросил Тореро, пристально вглядываясь в лицо Пардальяна.

Однако лицо шевалье обычно выражало лишь то, что хотелось Пардальяну. В данный момент он считал нужным изображать хладнокровную уверенность, и его взгляд, как никогда проницательный, устремился на озадаченного дона Сезара.

— Почему бы нет? — вновь спросил шевалье. И добавил со странной интонацией:

— Да разве вы сами не поверили в весь этот вздор?

— Да, — откровенно признался Тореро. — Честно говоря, на какой-то момент, в приливе глупого тщеславия, я поверил, будто я — сын короля. Но с тех пор я хорошенько все обдумал, и теперь…

— И теперь? — повторил Пардальян, и глаза его лукаво блеснули.

— Я понимаю всю нелепость подобного утверждения.

— Скажу по совести — я не вижу в этом ничего нелепого, — энергично возразил Пардальян.

— Возможно, вы были бы правы, если бы дело касалось самого этого притязания. Нелепым, на мой взгляд, оно становится из-за нелепых обстоятельств, ему сопутствующих.

— Что вы имеете в виду?

— Да посудите сами — разве это правдоподобно? Я — законный сын короля и его супруги, которую ни в чем нельзя упрекнуть. Почему же тогда с младенчества меня преследует слепая ненависть моего отца? Причем ненависть эта такова, что меня, — ради моего же спасения и ради того, чтобы отвести опасность, — вынуждены были похитить, спрятать и воспитать (если, конечно, тут годится это слово, ибо, в общем-то, я воспитал себя сам) в безвестности, бедности, заброшенности. Вам все это кажется правдоподобным?

— Это и впрямь может показаться странным. Но, учитывая невероятно жестокий и подозрительный характер короля Филиппа, я лично не вижу ничего невероятного в этой истории, хотя она смахивает на роман.

Тореро решительно тряхнул головой.

— Нет, я с вами не согласен, — твердо сказал он. — Условия, в которых я рос, совершенно нормальны и естественны, более того, они кажутся мне просто необходимыми, если речь идет, — а я полагаю, что в моем случае все именно так и обстоит, — о рождении тайном, короче говоря, о рождении ребенка вне брака. Но если наследник престола родился во дворце и на этот счет есть все необходимые документы, то история моего детства кажется мне весьма странной.