Коррида

— Значит, договорились? Когда с делами, которые вы должны здесь уладить, будет покончено, еду с вами. Мне кажется, что в вашей стране я смогу добиться себе места под солнцем, не изменяя своей чести.

— Будьте спокойны, я буду не я, если вам не удастся сделаться счастливым жителем моей прекрасной Франции!

— И еще одно, — продолжал Тореро со сдерживаемым волнением. — Если со мной случится несчастье…

— А! — протянул Пардальян, весь напрягшись.

— Надо предвидеть все… Я поручаю вам Жиральду. Любите ее, берегите и не оставляйте здесь… ибо ее убьют. Пожалуйста, обещайте мне это.

— Обещаю, — сказал кратко Пардальян. — Ваша невеста станет моей сестрой, и горе тому, кто посмеет задеть ее.

— Теперь я совершенно спокоен, шевалье. Я знаю, сколь священно ваше слово.

— Ну так вот! — Пардальяна внезапно словно прорвало. — Хотите, я скажу вам, что я думаю? Вы правильно поступили, отклонив предложения Фаусты. Если даже вы и страдали, отказываясь от предложенной вам короны (о, не отрицайте, это, в сущности, естественно), если вы испытали сожаление, то утешьтесь: вы такой же сын короля Филиппа, как и я.

— А, так я и думал! — торжествующе воскликнул дон Сезар. — Но вы-то откуда это знаете? Как вы можете говорить с такой убежденностью?

— Мне известно многое, что я объясню вам позже, даю вам слово. А пока довольствуйтесь следующим: вы не являетесь сыном короля и вы не имели никаких прав на предложенную вам корону.

И продолжал торжественно, что произвело огромное впечатление на Тореро:

— Но точно так же вы не имеете права ненавидеть короля Филиппа. Вам следует отказаться от некоторых своих планов мести — помнится, вы мне говорили о них. Иначе вы совершите преступление, вы слышите — тяжкое преступление!

— Шевалье, — ответил Тореро, взволнованный не меньше Пардальяна, — если бы кто-либо другой сказал мне то, что сейчас сказали вы, я потребовал бы доказательств. Вам же я заявляю вот что: раз вы утверждаете, что мои планы мести преступны, я от них отказываюсь.

Это доверие, эти искренность и почтительность живо тронули Пардальяна.

— И вы увидите, что вам еще доведется поздравить себя с этим, — весело воскликнул он. — Я замечал, что наши поступки всегда выражаются через радостные или роковые события, в зависимости от того, были ли эти поступки хорошими или плохими. Добро порождает радость, а зло порождает горе. Вовсе не надо быть большим умником, чтобы заключить: люди были бы гораздо счастливее, если бы согласились всегда идти честным путем. Но, возвращаясь к вашему делу, скажу: уверяю вас, что все уладится как нельзя лучше. Вы уедете во Францию, страну, где все дышит радостью и благополучием; там вы женитесь на вашей обожаемой Жиральде, будете жить счастливо и… у вас будет много детей.

И он звонко, по-доброму, расхохотался. Смех его был настолько заразителен, что Тореро тоже рассмеялся и ответил:

— Я верю, во-первых, потому, что это говорите вы, а, во-вторых, еще по одной причине.

— И что же это за причина, позвольте узнать, если только я не покажусь вам слишком любопытным?

— Нет, клянусь честью! Я верю в то, что вы говорите, потому что я чувствую, я угадываю, что вы приносите счастье своим друзьям.

Пардальян задумчиво взглянул на него.

— Странное дело, — сказал он. — Года два тому назад, и это происшествие запечатлелось у меня вот здесь, — он прикоснулся пальцами к груди, — женщина, называвшая себя Саизума, а на самом деле носившая знатную фамилию, которую она сама забыла вследствие того, что целая цепь ужасных бедствий помутила ее рассудок, — итак, цыганка Саизума сказала мне то же самое, почти в тех же самых словах. Правда, она добавила, что себе я приношу одни только несчастья, что не очень-то меня порадовало.

И он, судя по выражению его лица, погрузился в мучительные раздумья. По-видимому, он вспоминал недавнее прошлое, прошлое, сотканное из сказочных битв, трагических потерь и несчастий.

Тореро, увидев, как шевалье внезапно помрачнел, ругал себя за то, что, сам того не желая, пробудил в нем тяжелые воспоминания, и, чтобы вывести его из задумчивости, обратился к нему:

— А знаете, что меня порядком развлекло в моем приключении с госпожой Фаустой?

Пардальян сильно вздрогнул и, вернувшись к действительности, спросил:

— Ну-ну, интересно!

— Представьте, шевалье, я столкнулся там с неким управителем принцессы, каковой при каждом удобном случае и даже без оного называл меня «ваше высочество». Этот малый произносил «ваше высочество» так напыщенно и угодливо, что можно было покатиться со смеху. Эти «высочества» просто не сходили у него с языка. Но вот кто действительно умеет придавать словам их истинное значение, так это госпожа Фауста. Она тоже называла меня так, и это слово, заставлявшее меня улыбаться, когда его произносил управитель, в устах принцессы приобретало оттенок, о котором я никогда и не подозревал. Ей почти удалось убедить меня, что я — очень важная персона.

— Да, она в высшей степени владеет искусством нюансов. Однако вы зря смеетесь, ибо по своему рождению вы имеете право на этот титул.