Коррозия

Нужно заметить, что лицо Рукоблудского молчащего и говорящего разительно отличались друг от друга. Лицо молчащего по необыкновенной оцепенелости черт напоминало восковую маску. Но стоило лишь слову сорваться с его губ, как целая армия мимических мускулов, о существовании которых нельзя было и заподозрить, просыпалась на лице, целый букет гримас и ужимок чрезвычайно живых и эмоциональных сопровождал его речь.

– Слушаю вас с вниманием, – очень вежливо произнес Рукоблудский и, видя некоторое замешательство своего гостя, тут же заверил его, – все тайны вашей души будут находиться под замком в моем сердце. Уверяю вас.

– Не знаю, сможете ли вы мне помочь, – с недоверием осматривая убогий интерьер помещения, пробормотал Громов, – а впрочем, мне ведь вас рекомендовали, я вроде, как и не сам к вам пришел.

– Кто рекомендовал? – тут же спросил Рукоблудский.

– Кедранюк Иван Иванович, начальник мой. Он же мне и объявление это в газете показал.

– Ах, Кедранюк! Как же, слыхал о таком. Человек очень уважаемый. Расскажите мне все. Я помогу вам.

Неимоверное страдание отразилось на лице гостя.

– Я потерял семью, доктор, – хрипло выдавил он, – жену и дочь. Они погибли. В их смерти виноват я. И теперь я не хочу жить.

Громов замолчал. Было видно, что ему тяжело говорить.

– Подождите, – запротестовал Рукоблудский, – расскажите все по порядку.

Рассказ Громова был краток и прост. Около двух недель назад, в один из последних дней старого года у Громова на работе состоялась предновогодняя вечеринка. Водка и шампанское лились рекой. Плясали и веселились до упада. А после вечеринки Громов поехал не домой, к жене и дочери шести лет, а к одной сотруднице. Он пробыл у нее недолго и вернулся домой, когда еще не было и полуночи. Но он опоздал, и в этот вечер опоздал на всю жизнь. Дверь его квартиры была приоткрыта. В прихожей в луже крови лежал труп жены, а в комнате на кровати еще теплое тельце дочери с подушкой на лице. Неизвестный подонок проник в квартиру Громовых, где из-за нескольких тысяч рублей и пары золотых побрякушек зверски расправился со всей семьей.

– Начинаю понимать, – задумчиво протянул Рукоблудский, – ваша больная совесть требует обрушить возмездие на вас же. А что, преступника нашли?

– Нет, и следователь сказал: шансов мало.

– Я так смыслю, уважаемый, что вы, образно говоря, уже учинили суд над собой. Вы сами себе и прокурором, и грозным судьей стали, а теперь и палачом хотите стать. Только вот адвокат из вас не получился. Ко мне за этим и пришли, за адвокатом, то есть. Так ведь? Ну, не молчите, вижу, что так. А что, уважаемый, уж не покончить ли вам, и в самом деле, с собой?

– Не понимаю вас, – испуганно произнес Громов, – ведь вы врач, и я надеялся…

– А чего тут понимать, гражданин Громов, надо признать, да, – вы подлец, и вы виноваты в гибели вашей жены и дочери.

– Я полагал, я надеялся…

В волнении Громов вскочил.

– Да успокойтесь вы, – примирительно сказал Рукоблудский, – и сядьте. Шучу я, конечно шучу. Вот странность человеческого характера: ведь я всего-навсего вслух повторил то, о чем вы сами две недели каждый день думали, ваши мысли озвучил, а вы уж и обиделись. Адвоката пришли искать, адвоката.

Громов удрученно молчал.

– А скажите, любезный, вы, наверное, и о том свете в эти дни думали, коли так мечтали туда попасть? Расскажите мне, что это вы такое о нем думали?

Громов с удивлением взглянул на Рукоблудского, но после недолгой паузы проговорил:

– Да, думал, мои мысли были такие: на том свете встретить хочу Любушку мою милую и доченьку, к ногам их припасть и прощение вымолить, а там можно и в ад идти. А если нет на том свете ничего, то мне на этом тем более делать нечего.

– А не смущает ли вас следующий аспект, – развязно заметил Рукоблудский, – ведь самоубийцы самые грешники и есть, их даже на кладбище со всеми не хоронят, а души их прямиком в ад отправляются на вечные муки, без всяких там ваших легкомысленных отлучек на свидания.

– Думал и об этом, – согласно кивнул Громов.

От восторга Рукоблудский чуть не подпрыгнул на своем стуле. Губы его растянулись в широкой улыбке.

– Неужели!? Да у вас прямо теория какая-то уже выработалась!

– Я об этом плохо знаю, я по совести сужу.