Коррозия

Тем временем автобус подвез Громова к воротам комбината. Понурив голову, он проскочил проходную, поднялся на второй этаж, где находилась лаборатория. Из-за двери доносился возбужденный голос Саши Бизюкина, молодого человека, пришедшего на комбинат недавно, но уже успевшего зарекомендовать себя ужасным карьеристом, сплетником и наушником директора.

– А вы слыхали, где наш заведующий был, когда его супругу с дитем того? – чуть не захлебываясь от переполнявшего его известия, шпарил Бизюкин. – У Таньки Барышевой из отдела сбыта. И пока он ее окучивал, его женку с дочкой того. В это же самое время. Во как. Но это строго между нами, товарищ Солтис. Чего молчите, товарищ Солтис? Да ну вас.

Громова, застывшего под дверью, словно кипятком ошпарило. То, о чем знал лишь следователь да сама Татьяна, а с сегодняшнего дня еще и Рукоблудский, теперь будет известно всем. Широко распахнув дверь, Громов вошел в лабораторию. Угреватая физиономия Бизюкина перекосилась от неожиданности. Тут же оставив своего слушателя, старого Солтиса, Бизюкин опрометью метнулся к своему начальнику.

– Здравствуйте! Мы вас и не ждали сегодня, – проглатывая слова, говорил он, – вас же Иван Иванович на целый день отпустил.

– А мне что, разрешения у тебя надо спрашивать, чтобы на работу прийти? – вспылил Громов.

Поняв, что сболтнул лишнее, Бизюкин прикусил язык.

– Ты Сашку не слушай, – подал голос Солтис, – городит невесть что.

Раньше Солтис сам был заведующим лабораторией, но с выходом на пенсию освободил должность и дорабатывал свой трудовой век обычным лаборантом. Для русского языка его латышское имя было так замысловато, что все звали его просто – товарищ Солтис.

Бизюкин поджал губы и злобно прошипел:

– А вас, господин заведующий, Иван Иванович хотел у себя видеть.

После этого он выскочил в коридор, хлопнул дверью и унесся куда-то. Должно быть, побежал докладывать директору о прибытии Громова.

– К начальству пошел, – произнес Солтис. – Копают под тебя, Денис. Сашка сегодня целое утро возле Кедранюка трется, смелым стал. Будь осторожен.

– Посмотрим, – буркнул Громов.

Ни один, ни другой больше не произнесли ни слова. Громов был слишком занят своими мыслями, а молчун Солтис и так уже проявил необычайное для себя красноречие.

Переодевшись, Громов вышел из лаборатории, поднялся на четвертый этаж и вошел в приемную директора. У окна, за столом сидела секретарша Жанна. Над ней, склонившись и что-то спешно нашептывая, стоял Бизюкин.

– Сам у себя? – хмуро спросил Громов.

      –У себя, заходите, – презрительно полыхнув глазами, ответила Жанна.

Провожаемый недобрыми взглядами, Громов быстро миновал приемную и, открыв тяжелую дверь, оказался в кабинете директора Ивана Ивановича Кедранюка.

В облике Ивана Ивановича действительно было что-то от этого крепкого дерева. Он был коренаст и кряжист, без всякого намека на шею, талию и прочие чудачества. Лицо его, словно впопыхах вырубленное каким-то подмастерьем из сухого чурбака и тоже лишенное каких бы то ни было затей и изяществ, выглядело очень просто и заурядно. Он даже и сидел в своем кресле непоколебимо и прочно, как сибирский кедр, запустивший свои цепкие корни на такую превеликую глубину в твердь земную, что хоть трактором его вороти, все равно не вытянешь и не сдвинешь с насиженного и облюбованного места. Иван Иванович относился к тому нередкому, никогда не переводящемуся типу руководителей, кои чувствуют себя на своем рабочем месте совершенно как дома. Своих подчиненных он держал если не за прислугу, то уж точно за бедных домочадцев, обязанных ему не только правом работать и получать деньги за свой труд, но правом и жить, и дышать. Кроме того, Иван Иванович обладал двумя основополагающими свойствами характера, без которых не может обойтись ни один начальник крупной и даже средней руки, а именно: полное отсутствие воображения и полная уверенность в своей правоте. Тем людям, коим подолгу приходилось беседовать с Иваном Ивановичем, порой начинало казаться, что вот-вот на широком непробиваемом лбу его покажется смолистая кедровая кора, а где-нибудь за воротом или подмышкой мелькнет хвойная веточка с крепкой, тугой шишкой.

– Здравствуйте. Вызывали? – как можно бодрее начал Громов.

– Проходите, садитесь, – сухо ответил Кедранюк.

Громов выдвинул ближайший к столу директора стул, но еще не успел опуститься на него, как Кедранюк громко и раздраженно произнес:

– Вы где три с половиной часа шлялись? Вам что, прогул записать? Вас что, уволить?

Если бы Громов не находился в столь подавленном состоянии и самом мрачном расположении духа, то уже с порога заметил бы, что к обычному неприступному выражению лица директора прибавилось что-то еще беспокойное и настороженное.

– Вы же меня сами на весь день отпустили, вы же меня сами к врачу посылали! – воскликнул Громов, меньше всего ожидавший подобных упреков.

– Да, я вас именно к врачу посылал, именно лечиться, если вы больны, а не отказываться от лечения, когда вам предлагают!

– Я и был у этого врача, и он мне знаете, что предложил … – начал оправдываться Громов, но не договорил.