Корсар

— Заряжать по правому борту! Комендоры, смелее! Полный ход назад! По-прежнему по мачтам! И верно наводить! Марсовые левого борта, по вантам! Руля право на борт! Потравить, вытянуть блинда-шкоты! Бизань на гитовы! Комендор, товсь! Бортовой залп!

На этот раз команда поняла. Поднялся восторженный крик, покрывший грохот орудий. Тома-Ягненок не сделал поворота на другой галс! Он только притворялся и еще раз надул врага! Голландцы, видя неподвижность фрегата, не придержались к ветру, чтобы помешать его маневру и, не придержавшись, не успели вовремя открыть своих неодолимых батарей. «Горностай», выпустив залп, переходил теперь на правый галс и бросился под бушприт одного из судов, вместо того чтобы пройти между обоими. Благодаря дыму судно это почти ничего не видело, разве только огонь. И оно налетело на фрегат с такой силой, что разбило об него свой выстрел, блинд, ватерштаги и гальюн и, кроме того, разные штаги, ванты и фардуны. Его фор-марсель упал вниз, увлекая с собой брамсель, грот-марсель и даже крюйсель, — иначе говоря, и весь рангоут, в котором, как известно, главной составной частью является бушприт, без которого все остальное рушится. «Горностай», впрочем, сильно пострадал от такого столкновения, так как все три его марселя также обрушились. Но тем не менее за ним оставалось большое преимущество: прицепившись, как сейчас, к носу судна, он мог пользоваться против него всеми орудиями правого борта, стоило их только перезарядить; оно же не могло бить по нему ни одной своей пушкой.

Тома, смеясь, как он умел смеяться, во все горло и с торжествующим лицом, широко разевая рот и скаля зубы, сказал Луи:

— Не правда ли, этот корабль так же попадает в наши лапы, как и тот набитый золотом галион!

Луи кивнул головой:

— Да! — сказал он. — Но на этом корабле не такое золото, чтобы нас обогатить.

— Конечно! — ответил Тома, — продолжая смеяться. — Скорее он разбогатеет, если, паче чаяния, ограбит нас!

Он захохотал еще громче; затем, подойдя к малуанским канонирам, возившимся над картузами и снарядами:

— Живо! — крикнул он. — Давайте залп! Затем хватайте все топоры, пики и палаши! Я вам отдаю на растерзание этого голландца, ребята! Берите его!

* * *

Но, говоря так, он думал, что обращается к своим недавним флибустьерам или к прежним корсарам; и те, и другие с одинаковой радостью сражались вдесятером против ста, и те, и другие одинаково готовы были или победить или погибнуть. Но теперешний его экипаж был другого рода: хорошие ребята, правда, и малуанцы, но все же мирные ребята, торговые, а не военные моряки, лишь в случае необходимости проявлявшие свою храбрость. Поэтому, когда Тома им предложил взять на абордаж корабль втрое больший, чем фрегат, они заколебались.

И Тома заметил их колебание.

Одним прыжком отскочил он к груде абордажных сеток и, прислонившись к ней спиной, оглядел всех своих матросов. Два стальных пистолета блестело в его вытянутых руках.

— Собаки, трусливые собаки! — завопил он, страшный в своей ярости. — Слушайте меня! Вы беднее Иова, — я богаче Креза. У вас здесь, кроме собственной грязной шкуры, ничего нет, — у меня, в капитанском рундуке, — семьсот тысяч ливров золотом. Ваши жены и девки в тепле, в ваших деревнях, моя — здесь, у меня, а кругом свищет картечь! Однако же это я только что пожелал вступить в этот бой, в котором я ничего не могу выиграть — и могу все потерять. Но теперь вы будете драться, клянусь в этом своим кровавым флагом, который вьется там! Собаки, трусливые собаки! На абордаж! На абордаж! Или я, я сам, вот этими руками…

Он не договорил. Глаза его, метавшие молнии, говорили за него, а поднятые в обеих руках пистолеты самым понятным образом поясняли угрозу.

В это время несколько голландских матросов, выбравшись из груды парусов и снастей, свалившихся на палубу, стали собираться на баке и открыли по матросам «Горностая» энергичную стрельбу из мушкетов. При первом залпе упало четыре малуанца. Очутившись между этими мушкетами и пистолетами Тома и воочию убедившись, таким образом, что смерть повсюду и что, стало быть, остается, волей-неволей победить или умереть на месте, кроткие бараны пришли в ярость. Нагнув головы, ворча от страха и от гнева, они бросились на приступ корабля, огромный корпус которого возвышался над фрегатом подобно тому, как собор возвышается над пристроенным сбоку церковным домом. По счастью, обвалившийся и спутавшийся рангоут образовал сходни. И морякам нетрудно было взойти по ним. Не прошло и четверти минуты, как Тома, оставшийся один на опустевшей палубе, увидел, что ребята уже на неприятельском баке и, в порыве яростного отчаяния, кидаются на голландцев.

Тогда Тома, на время успокоившись в этом отношении, взобрался на кучу каких-то обломков и осмотрел поле битвы…

* * *