Корсар

Все выпили. Но вахтенный начальник с шапкой в руке, вытянувшись в струнку, не уходил. И начальник эскадры это заметил.

— Ну, что еще? — сказал он. — И чего ты стоишь, милейший, будто аршин проглотил? Говори же, черт подери!..

— Адмирал, — сказал моряк, — все насчет того паруса…

— Ну?

— Мне кажется, он как две капли воды похож на того проклятого корсара, который отсюда поднялся на той неделе…

— Эге! — вскричал адмирал, сделавшись вдруг серьезен, как на панихиде. — Ты хочешь сказать — «Горностай» Тома-Ягненка?

— Так точно, — сказал вахтенный начальник.

Имя это произвело магическое действие. Смолкли песни и смех. Господин де Кюсси Тарен побледнел. Господа де Сен-Лоран и Бегон подошли прислушиваясь.

Начальник эскадры оставался, однако же, спокоен. Он даже пожал плечами.

— Ба! — сказал он, минуту помолчав. — Тома-Ягненок или кто другой, нам на это наплевать! Пусть приходит, если это он. Впервые, что ли, «Горностай» отправляется в поход на восемь-десять дней, очевидно, с целью приучить к морю неопытный экипаж?

При слове «неопытный» губернатор Кюсси покачал головой. Вахтенный же начальник продолжал между тем стоять перед начальником эскадры, разинув рот и не говоря ни слова.

— Ты еще не кончил? — воскликнул разгневанный адмирал. — Что тебе еще надо, морской жид, смоленый зад? Стаканом вина угостить тебя? Или пинком в задницу?

Такова игривая манера разговора морских офицеров со своими матросами. И у вахтенного начальника сразу развязался язык:

— Никак нет, адмирал, — ответил он. — Но дело в том, что корсарский фрегат на сей раз возвращается к якорной стоянке не таким, как обычно.

— А каким же? — спросил удивленный начальник эскадры.

Вахтенный начальник стоял у входа в бархатную палатку. Он протянул руку к западу.

— Не угодно ли будет вашей милости взглянуть…

Заинтригованные, некоторые из гостей начальника эскадры вышли вместе с ним из палатки…

И они увидели…

«Горностай» был уже недалеко. Под всеми парусами, так как погода была прекрасная и с зюйда дул легкий бриз, он направлялся прямо к якорному месту таким образом, что офицеры королевского флота могли видеть лишь топовый огонь корсара, скрывавший от них кормовой огонь.

Но этого было достаточно для того, чтобы довольно ясно разглядеть четыре рея фрегата, а именно: блинда-рей, фока-рей, фор-марса-рей и фор-брам-рей. На восьми же ноках этих реев висели странные украшения. И когда начальник эскадры поднес к глазу окуляр одной из подзорных труб, которую поспешили принести ему от сигнальщиков, у него вырвался внезапно громкий возглас, возглас отвращения, ужаса почти…

Ибо замогильными гроздями там висели тела казненных… Трупы испанцев, — теперь уже можно было узнать это по одежде, даже по чертам лица, — трупы пленных, развешенных на разной высоте, которых Тома-Ягненок привозил таким образом вздернутых попарно, по трое, по четверо, на всех блоках своего рангоута…

* * *

Сделал он это ради бравады — бравады высокомерной и дикой, — для того, чтобы заткнуть осыпавшую его оскорблениями глотку Хуаны. Ибо Хуана несчетное число раз все возвращалась ко всевозможным нападкам и поношениям, которыми уже вывела из себя своего любовника. С остервенением платила она ему сторицей за каждый удар, который он нанес ей во время их последней ужасной ссоры, и платила бесконечно худшей монетой презрительных насмешек. Так что Тома решил с этим покончить и вознамерился ей доказать исчерпывающим образом, что ни приказы его величества, ни советы губернатора Кюсси, ни тщетное могущество пяти королевских фрегатов не превозмогут его собственной воли — воли Тома-Ягненка!