Корсар

Спрошенный рассказал, что за всю свою жизнь захватил такое большое число судов, что совершенно не в состоянии все их припомнить. Что, производя все эти захваты, множа их по мере сил своих, он по совести уверен, что тем отлично послужил королю, усматривая доказательство тому в тех почестях и милостях, коими осыпан был в Сен-Жермене и прочих местах помянутым королем, которого смиренно почитает владыкой своим и государем. Что захваты эти произведены были при наличии исправных каперских свидетельств, врученных обвиняемому либо от имени короля Франции, либо от имени иных монархов, действительно царствующих. Что эти каперские свидетельства, сказать откровенно, ныне уже просрочены, и других обвиняемый представить не может. Но что сам он в этом неповинен, так как ни в коем случае не преминул бы исходатайствовать себе новые грамоты, если бы не был заранее предупрежден, что теперешние губернаторы перестали их выдавать и что флибустьеры стали обходиться без них.

Спрошенный о самых последних из его столь многочисленных захватов, о тех именно, что обвиняемый произвел в течение последних своих походов, он отказывается отвечать, уверяя, что запамятовал.

Спрошенный о том, не по вине ли обвиняемого погибло множество испанских, голландских, флиссингенских, датских и португальских судов, без следа исчезнувших в последнее время, отказывается отвечать на приведенные вопросы, утверждая, что не может сказать определенно ни да, ни нет, а лгать не желает. Подвергнутый пытке упорствует по-прежнему.

Спрошенный о том, какая дикая и языческая жестокость заставила его вернуться из последнего похода с четырьмя десятками трупов людей, выдаваемых за врагов, развешенных у него на рангоуте наподобие ужасных плодов среди ветвей фруктового сада, отказывается отвечать.

Спрошенный, ведомо ли ему, что, каперствуя без должных свидетельств, разбойничая, грабя и убивая во время мира, он действовал как гнусный разбойник и пират, он отвечает (с негодованием и яростью): что он, как был всегда, так и останется корсаром и Рыцарем Открытого Моря, а не пиратом. Ибо быть пиратом означает быть разбойником и мерзавцем, тогда как он, Тома-Ягненок, а также и все его товарищи, и женщина Хуана, о которой только что была речь, в особенности, никогда не переставали быть, с божьей помощью, честными людьми.

* * *

Таковы вопросы и ответы названного капитана или командира пиратов, каковой, по прочтении их ему вышепоименованным присяжным нашим секретарем, заявил, что признает оные содержащими правду и не требующими ни добавлений, ни сокращений и что оные подтверждает.

На подлинном руку приложили:

Тома-Ягненок. Гоз-Кентен де Лоске. Сен-Лоран. Бегон. Аврю. Ж. Коркюф.

ПРИЛОЖЕНИЕ

«Рапорт Луи Констана де Мальтруа, капитана флота четвертого ранга, командира королевского судна, именуемого «Астрея», господину маркизу де Плесси-Корлэ, начальнику эскадры, главнокомандующему.

Адмирал!

Имею честь представить вам, согласно вашему приказу, настоящий рапорт касательно проведенной мною именем короля поимки пиратского судна под названием «Горностай», легкого фрегата о двадцати пушках, под командой у господина Тома л’Аньеле и плавающего под черным с белыми черепами флагом и красным, расшитым золотом брейд-вымпелом.

Снявшись с якоря для производства агой операции тотчас же после того, как разобрали ваш приказ, переданный сигнальными флагами, двадцать первого сего ноября, я немедленно привел судно в боевую готовность, продолжая править в бейдевинд, дабы выбраться на ветер неприятелю. В чем я преуспел раньше, чем он проник в мои намерения. Мне, однако же, показалось, что он тут принял некоторые меры защиты, но беспорядочно, без барабанного боя и свистков.

Оказавшись вскоре на расстоянии пистолетного выстрела, я поднял свой белый флаг и приказал отвести и протянуть блинд, чтобы подойти на абордаж. Поступая так, я крикнул пирату, чтобы он сдавался, сомневаясь, впрочем, в его повиновении, так как канониры его, — привычные, видимо, к войне, — уже ототкнули и изготовили орудия. Тем не менее я ошибался, ибо капитан Тома-Ягненок, — которого я тут же приметил и опознал стоящим на своем ахтер-кастеле, — вслед за приказом моим собственноручно отдал фал от своего красного брейд-вымпела, и брейд-вымпел этот опустил. Без сомнения, он здраво рассуждал, что его заведомо ждет проигрыш: ибо такого рода разбойничьи команды, Цезарю подобные по храбрости, когда речь идет о нападении на бедных безобидных купцов, живо показывают спины военным людям и сражаются с ними, скрепя сердце, вяло, будь их даже трое против одного. Я, со своей стороны, несмотря на эту видимую покорность, распорядился все же, ради вящей предосторожности, забросить энтер-дреки и собрал свои абордажные отряды, опасаясь какого-нибудь предательства. И хорошо сделал.