Корсары Мейна

– Мишель де Граммон! – ответил он и тоже довольно лихо выполнил все необходимые движения приветствия: согнул правую руку так, что эфес шпаги оказался под подбородком, а острие – вверху, затем резко опустил клинок к земле, приняв подготовительную стойку, при этом изобразив легкий поклон, и наконец выпрямился, всем своим видом давая понять, что к дуэли готов.

– Де Граммон? Уж не сын ли вы лейтенанта гвардии Николя де Граммона?

– Именно так, мсье.

– Ваш батюшка, кажется, ушел в мир иной…

– Совершенно верно.

Де Сарсель резко повернулся, подошел к Великому Кэзру и сказал:

– Я не буду драться с этим юношей.

– Почему?!

– Я встречался с его отцом на войне. Он спас мне жизнь. Если я на дуэли убью его сына, это будет неправильно. Господь мне этого не простит.

– Что же, в этом есть резон, мсье…

Кэзр ненадолго задумался, а потом махнул рукой и молвил:

– Так тому и быть! Вы благородны, де Сарсель, и это делает вам честь. Но поединок все равно состоится – я так решил. Буатель!

– Слушаю, ваше величество!

Перед Кэзром встал нескладный малый с рябой физиономией. Он был весь какой-то дерганый, как паяц, а его щербатая улыбка начиналась у одного уха и заканчивалась у другого. Он чем-то напоминал лягушку; у него даже глаза были выпученные. Тем не менее на поясе Буателя висела шпага – правда, самая обычная, и у Мишеля немного отлегло от сердца; и по нему было видно, что человек он бывалый, тертый и знает толк в оружии.

– Бедный Антуан был твоим другом, – сказал король нищих и воров. – Тебе предоставляется возможность отдать должное его памяти.

– Премного благодарен! – воскликнул Буатель. – Это честь для меня.

Он обернулся к Мишелю де Граммону, выхватил шпагу из ножен и злобно процедил сквозь зубы:

– Ну, держись, петушок. Сейчас я подстригу твои перышки…

Мишель презрительно отмолчался. Еще чего – дворянину вступать в пререкания с простолюдином, тем более вором и мошенником. По кодексу чести он вообще не должен драться с Буателем, но тогда его просто зарежут, как барана, а этого гордый отпрыск старинного дворянского рода допустить не мог.

Им освободили место для дуэли – пока шли разговоры, народу во дворе прибавилось. Появились женщины – две старые мегеры и несколько вполне приятных особ – и дети, а также десятка два калек. Они только начали гримироваться для выхода «в свет», поэтому представляли собой забавное и одновременно отталкивающее зрелище. Изображавший ветерана Тридцатилетней войны в изрядно потрепанном мундире какого-то королевского полка прыгал на одной ноге, а вторая была притянута тряпичными лентами к бедру сзади, но еще не замаскирована широкой штаниной; двое страдальцев держали в руках тонкие срезы гниющего мяса, которые должны были изображать язвы на теле, еще один умелец уже приклеил к рукам и ногам стигматы – рыбьи пузыри, наполненные бычьей кровью, и ему оставалось лишь нанести поверх них толстый слой грима под цвет кожи…

Но Мишелю было не до созерцания мошенников, обитавших в главном Дворе чудес Парижа. Ему предстояло драться за свою жизнь. Мишель не сомневался, что Великий Кэзр жаждет лишь одного – смерти того, кто убил кагу Антуана. Поэтому, если он будет ранен, даже легко, его просто добьют.

– Атакуй с нижней позиции… – вдруг донесся до Мишеля чей-то тихий голос.

Юноша скосил глаза и понял, что это сказал де Сарсель – хотя тот и смотрел в другую сторону, – который будто случайно оказался рядом с ним. Мишель не подал виду, что услышал, тем более Буатель уже следил за ним своими жабьими глазищами.

Едва они скрестили шпаги, Мишель понял, что Буатель отменно владеет оружием. Он атаковал быстро и точно, и юноше приходилось надеяться только на крепость своих ног и скорость реакции – главный козырь юности. Мишель сразу понял, почему де Сарсель дал ему такую подсказку: у Буателя были какие-то нелады со спиной, и ему не хватало гибкости, чтобы отражать выпады. Юноша лишь сделал несколько намеков на атаку снизу – вроде случайно, и Буателю пришлось изрядно потрудиться, чтобы уйти от опасности.

Мишель выжидал. Он хотел усыпить бдительность Буателя и больше защищался, нежели атаковал, что, в общем, выглядело со стороны вполне закономерно: плохого бойца Великий Кэзр не решился бы выставить против юного дворянина.

Буатель предпочитал высокую – испанскую – стойку. Он наносил удар в голову и сразу же за этим пытался уколоть Мишеля в глаза или в шею. Он стоял ровно, выпады делал очень короткие; выходя на дистанцию, Буатель сгибал правое колено, выпрямлял левое и переносил корпус вперед. Отступая, он сгибал левое колено и выпрямлял правое. Такой маятник Мишель читал легко и успевал вовремя защититься.