Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Между тем речь идет не только о реисах; и у османских корсаров в экипажах были христианские моряки. Примеры, которыми мы располагаем, вновь относятся к первым годам появления парусных судов, то есть к периоду, когда опыт северных моряков требовался сильнее всего. Мы уже упоминали, что в экипаже Джона Уорда вместе с мусульманами было и много свободных христиан. Команда флибота[155]Gift («Подарок») состояла из шестидесяти семи христиан и двадцати восьми турок; причем последние, вероятнее всего, были солдатами. Что еще интереснее – наряду с англичанами и голландцами на корабле находились испанцы; значит, на судне несли службу и мусульмане, и католики, и протестанты[156]. Похожая ситуация сложилась и в команде Симона Дансекера; наряду с англичанами и голландцами в его экипаж входили турки[157]. В свою очередь английские ренегаты Джон Гудейл и Генри Чандлер (Рамазан), начав пиратствовать, взяли к себе в команду не только мусульман (турок и мавров, в общем шестьдесят три человека), но и девятерых рабов-англичан и четверых свободных голландцев[158]. Смешанные экипажи явно стали обычным явлением, ведь они настолько беспокоили французского посла, что тот получил от шейх-уль-ислама Мехмеда бин Саадеддина возбраняющую фетву[159]. Вместе с этим весьма наивно думать, будто бы распространение смешанных экипажей ограничивалось только западом Средиземного моря, когда северные торговцы с корсарами моментально заняли его целиком. Как-то раз венецианцам, бороздившим соленые воды между островами Китира и Сапьендза, попал в руки буртун водоизмещением 800 бот[160] – на нем оказалось целых 70 английских моряков и «только» 120 турецких янычаров[161].

Местное и национальное корсарство?

Наконец, мы должны добавить, что в городах вроде Алжира и Сале среди корсаров не было местных. Все изменится только в ХVIII веке, когда сократятся пиратские доходы, а стремительно развивающиеся государства Нового времени приложат все усилия для наведения порядка в Средиземном море. Именно уменьшение прибыли и увеличение рисков неуклонно вело к истощению «страны возможностей». Согласно Панзаку, на исходе столетия почти все реисы в Алжире попали туда с османских, прежде всего магрибских берегов[162].

Но отчего в золотой век корсарства к этому занятию не допускали местное население – и как именно претворялся в жизнь этот запрет? Роджер Куиндро склонен считать, что пиратам вряд ли стоило ожидать пополнения от жителей Сале. Обитателям богатых долин к западу от Феса было совершенно незачем рисковать жизнью в суровых водах Атлантики, пусть даже они и промышляли рыбной ловлей у берегов океана, не выходя в открытые воды[163].

Если же вести речь о средиземноморских портах, то объяснить безучастность местного населения еще легче. Скудость рыбной ловли сокращала количество моряков, которых кормил берег; в ХVII веке с появлением парусных судов здешние немногочисленные мореходы даже не смогли соперничать с северянами. Это касалось не только корсаров-осман. Например, в конце ХVII века мальтийский флот всего на 10 % состоял из островитян – остальные пришли со всего Средиземного моря[164]. Как и множество обитателей средиземноморских островов, мальтийцы были недалекими и осторожными селянами, и избегали синих вод, чтобы не разгневать бога Посейдона.

В то же время в Алжире действовал еще один фактор. Столицей корсарства управляли иностранцы – чужаки. Причем принцип руководства – не пускать местных – был настолько важен, что янычарам не позволяли отдавать детей в свои же войска, лишь бы местные элиты не воспроизводили себя самих. За соблюдением запрета, принципиального и для иных институтов вроде мамлюков или девширме[165], в Алжире следили весьма сурово: в 1629 году «кулогуллары» даже поднимут из-за него кровавый, хотя и безуспешный мятеж[166].

Итак, коренное население Алжира не допускали к власти, и вилайетом управляли чужаки-«технократы» (пускай это и анахронизм). Мы уже рассказывали о том, какие препятствия чинили мудехарам; так и местным запрещалось пиратствовать: руководство вилайета поддерживало монополию на те сферы, которыми владело по праву. Ведь сколько бы ни управляли янычары Алжиром наравне с реисами, местные все равно считали, что для власти чужестранцев есть только одно законное основание – корсарство. В 1516 году алжирцы именно поэтому пригласили к себе пиратов, и если потом подчинялись им, то только благодаря продовольствию, рабам и обильным трофеям, – всему, что захватывали морские добытчики вместе с чужими кораблями. И санкция Стамбула – второго источника «законности» чужаков – также зависела от успеха корсарских набегов. Вероятнее всего, сам османский султан проявлял интерес к далекому и бедному Алжиру лишь потому, что пираты обеспечивали поддержку его флоту. Разве не они дважды воскрешали османский флот из пепла? Ясно как божий день, что не было никакого смысла делить эти привилегированные отношения с коренным населением.