Корсары Таврики

Когда пару месяцев назад девушке начал уделять повышен­ное внимание некий приезжий генуэзец Бальдасаре Гамацо, Марина отнеслась к нему с подозрением, да и Донато он почему-то не понравился. Что же касается самой Аврелии, то она была невольно польщена ухаживаниями Бальдасаре — мо­лодого красавца, который сам себя называл богатым наслед­ником знатного генуэзского рода. Но Донато сомневался в его происхождении и говорил: «Если он и вправду богат и знатен, то зачем поехал искать счастья в отдаленных генуэзских коло­ниях? В Кафу обычно едут либо люди, обделенные судьбой, либо отъявленные авантюристы». Марина, подтверждая сло­ва мужа, отмечала, что никому из соседей в точности не извест­но, кто таков, откуда родом и чем торгует этот самый Бальда­саре Гамацо. Аврелия не стала спорить с родителями, когда они дали понять Бальдасаре, что он нежелательный гость в их доме. Может, девушка и не согласилась бы с ними так легко, если бы красивый генуэзец затронул ее сердце. Но кроме обыч­ного женского тщеславия, этот поклонник никаких чувств в ней не пробудил. Причем Аврелию, в отличие от родителей, не отпугивала сомнительность его происхождения; ей не нра­вилось в нем другое — слишком наглый раздевающий взгляд и вульгарные замашки, которые пробивались сквозь показную почтительность генуэзца. Ей казалось, что Бальдасаре смотрит на нее, да и на других девушек, как-то слишком уж оцениваю­ще, и это ее настораживало. «Он похож на лошадника, выби­рающего породистую кобылу, а не на благородного нобиля», — сказала она однажды Кириене.

Генуэзец, отвергнутый семьей Латино, на какое-то время исчез, а сейчас, перед праздником святого Георгия, вновь по­явился в городе и, встретив на улице Аврелию с Кириеной и увязавшуюся за ними Раису, преградил девушкам дорогу и с нахальной улыбкой воскликнул:

— Приветствую первых красавиц Кафы!

Слова его соответствовали действительности, поскольку и стройная золотоволосая Аврелия, и Кириена, с ее ладной фи­гурой и красивым, ярким лицом в обрамлении темно-русых во­лос, были очень хороши и вполне могли считаться первыми кра­савицами Кафы. Но тон и ужимки Бальдасаре так покоробили девушек, что они едва удостоили его взглядами, а отойдя на не­которое расстояние, еще и высмеяли плебейские манеры гену­эзца. Зато Раиса нашла Бальдасаре весьма привлекательным мужчиной и даже несколько раз оглянулась ему вслед. Дочь по­койной Зои была младше Аврелии и Кириены на год, но, не­смотря на свой юный возраст, проявляла заметный интерес к мужскому полу и, кажется, уже имела некоторый любовный опыт. Природа не наделила Раису ни красивым лицом, ни стройной фигурой, но девушка старалась восполнять недостат­ки своей внешности модной одеждой и кокетливыми манера­ми. Так, она одной из первых в Кафе стала носить высокий остроконечный чепец — эннин, похожий на сахарную голову. Этот головной убор, недавно введенный в моду французской королевой Изабеллой Баварской, Аврелия находила смешным, похожим на шутовской колпак, зато Раиса, которая была ма­ленького роста, в таком «колпаке» казалась выше. Корабельный мастер Орест, отец Раисы, овдовев, потакал многим прихотям дочери, позволял ей одеваться на свой вкус и, наверное, не стал бы противиться, если бы она самолично выбрала себе жениха. Подумав об этом, Аврелия со смехом сказала Раисе:

— Если красавчик Бальдасаре пришелся тебе по нраву, то постарайся потанцевать с ним на празднике святого Георгия! Кажется, он не прочь найти себе в Кафе жену.

Аврелия понимающе переглянулась с Кириеной. Они обе замечали, что Раиса давно поглядывала на Романа, хотя он ни­когда не воспринимал ее всерьез. А накануне отъезда Донато с сыном в Москву было объявлено о помолвке Романа и Кириены, после чего Раиса уже не могла питать каких-либо на­дежд сблизиться с семьей Латино. И все-таки она не переста­ла навязываться в подруги Аврелии и Кириене, очевидно, считая, что дружба с одними из красивейших девушек Кафы сделает и ее более заметной в городе.

Когда отец и брат уехали, мать повела Аврелию в церковь Святого Стефана, где они долго молились о благополучной до­роге и счастливом возвращении своих близких. И, хотя в се­мье Латино дети исповедовали католическую веру, а церковь Святого Стефана была православной, Марина все же иногда приводила сюда дочь, объясняя, что иконы и фрески в этой церкви имеют чудодейственную силу, так как написаны вели­ким художником Феофаном. Бывала Аврелия и в армянской церкви Святого Саркиса, где правил службу Георгий, брат Ма­рины по матери. Аврелию особенно привлекал скрипторий, которым славился храм Святого Саркиса. Здесь монахи не только переписывали книги, но и создавали искусные мини­атюры и гравюры. Дядя Георгий, поощрявший тягу племянни­цы к книгам, позволял ей приходить в скрипторий и обучаться каллиграфии и рисованию.